Иван Федоров
Шрифт:
В каждом письме сдержались одни и те же сожаления о бедственном положении прославленного друкаря, а затем шли сетования на трудные времена, на отсутствие средств, и под конец следовал отказ принять Федорова…
— Пропадем, пропадем! — испуганно твердил Федорову сын.
И без этих бабьих причитаний было тошно, и Федоров, не выдерживая, кричал на Ванятку, стучал по столу кулаком. Оба тяготились теперь друг другом.
В эти горькие дни Федорова позвал гетман.
Ходкевич, верно, сильно сдал за минувшее время. Он сделался
При одном взгляде на Ходкевича надежда, что гетман передумал и сохранит печатню, — слабая, но все-таки надежда! — оставила Федорова.
Он недоумевал, зачем же позван, и был поражен, услышав предложение Ходкевича записать на его имя одну из волынских деревень.
— Ничего иного сделать для тебя больше не могу, — сказал Ходкевич, — а отпускать тебя без вознаграждения негоже… Славен труд твой, Иван. Годы твои клонятся к закату. Владей же Спасовом, как истый шляхтич.
Гетман поднял глаза. Федоров спохватился, отвесил поклон.
— Благодарю, пан гетман… Но без трудов жить не думал еще… Книги оставить? А кто же печатать их станет?
— Не время сейчас для книг! — уже слегка раздраженно возразил Ходкевич. — И средств ты не имеешь! Будь доволен тем, что сделал.
Федоров пребывал в смятении.
— Много благодарен, пан гетман… Много благодарен… Я ценю вашу доброту Но как же книги? Вера? Дозвольте мне подумать, пан гетман… До завтра…
Ходкевич, скрывая обиду и недовольство неблагодарностью московита, равнодушно пожал плечами.
— Как хочешь…
Федоров воротился домой. Стягивая у порога намокшие сапоги, окликнул:
— Ванятка!
— Ну? — нехотя отозвался сын, валявшийся на лавке.
— Слышь, гетман мне сейчас село Спасово давал… На Волыни… Во владение.
Ванятка сразу ожил, поднял всклокоченную голову.
— Правда? А дворов там много? Людей много?
Федоров посмотрел на сына долгим взглядом, с сердцем отшвырнул сапоги.
— Иль обрадовался, что паном стал?
— А что ж? — усмехнулся Ванятка. — Ай худо? Спаси бог гетмана!.. Да велико ли село-то? Когда ехать? Бать!
Федоров молча прошел к столу, молча опустил голову на руки.
— Чего ж молчишь? Ответь! — не унимался сын.
— Ничего я не ведаю… — устало сказал Иван Федоров. — Отстань, сделай милость… Да и согласия я гетману еще не дал.
Сын оторопело уставился на отца. Не сразу слова отыскал нужные:
— Как «не дал»? Гетман же…
— Что гетман? Что гетман?! — взорвался вдруг Федоров. — Бился ли твой гетман, сколько я, жег ли руки на литейном дворе, терпел ли клевету и наветы, как я, чтоб подарки свои швырять?! Расщедрился! Я всей жизни не жалел, отчизну покинул ради проповеди слова печатного, а он мне Спасово?!
— Да ты отказался! — в отчаянии крикнул сын. — Вижу, отказался! Говори уж прямо! Казни!
— Ванька! Молчи!
Хлопнула дверь. Федоров, тяжело дыша, опустился на скамью. Сердце стучало,
Он попытался дойти до кадки с водой. Дошел. Но когда уже начал пить, в груди что-то сжалось, и от резкой боли свет померк…
Кружка, выпав из ослабевших пальцев, с грохотом покатилась но полу.
Вернувшийся за шапкой сын увидел Ивана Федорова лежащим на боку с закрытыми глазами, с прижатой к груди рукой.
В ужасе отступил Ванька к двери. Опрометью бросился к соседям, к попу Нестору.
— Помер! Помер! — бестолково и потерянно твердил Ванька.
Но когда соседи сбежались, Иван Федоров уже пришел в себя. Только бледен был необыкновенно и слаб.
Его уложили в постель.
— Видишь, батя, болен ты, — сказал Ванька, когда они остались одни. — Напрасно и серчал… Надо принять тебе гетманский подарок…
Федоров, глядя в потолок, не ответил. На следующий день он добрел до гетмана Ходкевича, чтобы сказать, что отказывается от села.
Просил только отдать ему матрицы, отлитый шрифт и пятьсот псалтырей.
— Ты пожалеешь о своем решении, — растерянно сказал гетман, не ожидавший отказа.
— Нет, — ответил Федоров. — Прости меня, пан гетман. Но пуще твоего недовольства убоялся я гнева Христа моего. Ибо спросит он, зачем я, лукавый раб, не отдал серебра его, а зарыл талант свой в землю. Мне же ответить нечего будет, коли начну житные семена вместо духовных семян по вселенной рассевати… Так что прости. Не пропаду. Не оставит меня бог.
И Иван Федоров спустя несколько дней покинул Заблудов, направляясь в новое странствование по чужбине, по городам, где его никто не знал.
Все убогое имущество печатника и книги уместились на двух телегах.
Богатства в Заблудове он не нажил.
Но и веру его отнять здесь не сумели.
Нет, вера его была тверда.
ГЛАВА II
Посланец короля Сигизмунда-Августа шляхтич Вольский уже год как ездил из Литвы в Польшу, а из Польши в Литву, чтобы настичь где-нибудь князя Курбского и вручить тому грамоту короля, требующую прекращения княжеских самоуправств.
Из Кракова Вольский скакал в Ковель, из Ковеля — во Владимир, из Владимира — в Миляновичи, из Миляновичей — в Лиду, из Лиды — в Ошмяны, из Ошмян — снова в Ковель…
Вольский объехал все имения Курбского и все имения его новой жены княгини Марии Юрьевны, урожденной княжны Голшанской; посланца видели и в старостве Кревском, и в селах Упитской волости, и в Звоне Великом Дубровицком, и в Шешелях, и в Кроштах, и в Жирмонах, и в Болотениках, и в Орловкишках, и в Осмиговичах, и в захваченном князем Курбским Туличове.