Иван Грозный — многоликий тиран?
Шрифт:
Но в этот раз Евфросинья как-то особенно сильно злобилась. Сам слышал, как она приговаривала: «Ой, раньше-то живот арбузом круглился, а теперь дыней выпирает. Не к добру!» Что для Евфросиньи недобро, то нам ведомо, видно, правильное Ивану видение было. Посему я пригляд усилил.
Евфросинья даже на княгинюшку мою стала бросать подозрительные взгляды, не полнеет ли. В баню зазывала, чтобы получше разглядеть. Но это я пресек, пусть мучается.
В таких вот заботах проходило мое правление. А вести доносились тревожные. Едва отъехал Иван, как примчался гонец: идет из степи орда крымская, надеясь на легкую поживу. Я тут же гонца Ивану переслал, и он успел двинуть
В той сече жестокой взошла звезда Андрея Курбского, друга моего любезного, и я радовался тому не меньше, чем победе нашей. Великие подвиги он совершил, но и сам был ранен в голову и плечи, слава Богу, легко.
После победы, не давая себе роздыху, рать под водительством боярина Щенятьева и Курбского поспешила к Казани. Так шибко шли, что оторвались от обозов, кормились тем, что на ходу в лесу добывали, но успели к самому штурму.
— Опоздать к разделу пирога боятся, — процедила Анастасия в ответ на мой доклад и кривой усмешкой живо напомнила мне Ивана. Но я тогда списал это на обычную женскую раздражительность в известном положении.
Потянулись тяжелые недели ожидания. Хорошо Анастасии, у нее голова другим забита была, тетка Евфросинья тоже при деле находилась, а мне каково было! Я мучился неизвестностью. Наконец, восьмого октября, то у меня записано, примчался в Москву Григорий Захарьин-Юрьев, дядя Анастасии, с криком: «Казань взята! Победа великая!» Видно, такая уж у него доля, гонцом быть за неспособностью к другим делам государевым, но за такую весть я и ему был рад, обнял его, прослезившись, и облобызал.
Тут на радостях Анастасия разрешилась от бремени здоровым мальчиком, и я немедленно отрядил гонца к Ивану, нашего ближнего боярина Василия Траханиота. Он потом мне рассказывал, что Иван был несказанно счастлив известию, и плакал, и Небо благодарил, а боярину тут же пожаловал одежду со своего плеча и коня, что под ним в тот день был.
Как ни рвался Иван в Москву, к супруге своей благоверной и новорожденному наследнику, но дела государственные не отпускали его. Ему пришлось остановиться и во Владимире, и в Суздале, и в Ростове, везде он возносил благодарственные молитвы. Заехал он и в Троицкую обитель, знаменовался у гроба Святого Сергия и лишь потом двинулся в Москву.
Я выехал навстречу Ивану лишь в последний момент, когда он остановился на ночевку в селе Тайнинском, но не задержался там, лишь обнял брата, рассказал ему все последние известия и немедля поспешил обратно. Сердце у меня болело за Анастасию и царственного младенца, коих охраняло всего лишь пятьдесят стрельцов, да и нужно было проверить, как Москва готовится к встрече царя и его славного воинства.
Все было хорошо, слава Богу. На следующее утро народ даже не пришлось особо выгонять, сами вышли и заполонили берега Яузы и все пространство от Ростокина и до посада, оставив лишь узкий проезд для Ивана, его воевод и войска. Колокола храмов благовестили не переставая, народ возвещал Ивану многолетие и старался хотя бы прикоснуться к его сапогам, к его коню.
У монастыря Сретенского царя встретил митрополит со всем Священным Собором, с крестами и с чудотворными иконами. Иван сошел с коня, помолился и приложился к иконам, возвестил: «На ваших трудах и молитвах много вам челом бьем» — и поклонился до земли митрополиту и Священному Собору, а вслед за ним и все воинство. Макарий же ответил Ивану словами благодарственными, после чего вместе со всем Собором и со всем народом пал перед царем на землю.
И все же Иван, двигаясь по улицам Москвы, хоть и кивал милостиво на обе стороны, но был невесел, уж я-то его
Что же было в Казани? Это и меня интересовало в то время превыше всего. Ивана я пока не рисковал расспрашивать, дабы не отвлекать от отдыха и семейных радостей, поэтому первым делом стребовал с князя Владимира обещанную мне справку. Свиток был не так чтобы толст, но я принял его с благодарностью, развернул в нетерпении, едва дойдя до своей палаты рабочей, и принялся внимательно изучать.
« Июля, 3. Село Коломенское, храм Успения. Молились пред иконой Богоматери, что была с Димитрием Донским на поле Куликовом. Отъезд.
…
Июля, 20. Муром. Молебен над гробом Святого князя Александра Невского. Литургия в память Святых Муромских Угодников, князя Петра и княгини Февронии. Ночевка в княжеском дворце.
…
Августа, 1. Река Мяна. Освящение воды. Переправа.
…
Августа, 6. Речка Кивата. Литургия. Причащение Святых Тайн. Продолжение похода.
…
Августа, 13. Свияжск. Молебен в Соборной церкви. Ночь в шатре.
Августа, 29. Под Казанью. Освящение полотняных церквей Архистратига Михаила, Великомученицы Екатерины и Святого Сергия.
…
Октября, 2. Литургия. Подрыв стен Казанских. Продолжение литургии, причащение Святых Тайн. Взятие Казани. Молебен. Водружение креста на месте, где стояло знамя царское, — быть там церкви во имя Нерукотворного Образа.
Октября, 3. Посещение Казани. Возвращение в стан. Молебен в церкви Святого Сергия.
Октября, 4. Посещение Казани. Закладка церкви во имя Благовещения Богородицы. Молебен, освящение воды, крестный ход по городским стенам. Возвращение в стан.
…
Октября, 6. Посещение Казани. Освящение церкви Благовещения. Возвращение в стан».
Что за недотепа! Вот нарочно сделаю его в своей истории слабоумным! Тогда я, конечно, так не думал, не мог думать. Я много хуже думал, прости меня, Господи!
Но я и не надеялся особо на записи князя Владимира, у меня было много других свидетелей под рукой. Первым из них был Андрей Курбский, заслуживший в том походе прозвание «бича Казани», вторым — тесть мой многоуважаемый, князь Дмитрий Палецкий, третьим — князь Александр Горбатый, хоть и Шуйский. Его многие называли «покорителем Казани», но то, как я понимаю, недоброжелатели князя, так они хотели поссорить его с царем, возбудив у того ревность. Но Иван тому не поддался, князя Александра весьма жаловал и именовал всякими высокими словами, типа приведенного выше, но на то его монаршая воля. Кроме этих трех героев, я допросил еще князя Михайлу Воротынского, боярина Михайлу Морозова и многих других, которым несть числа. Так, подковавшись, я принялся за «Сказание о взятии Казани», которое должно было стать первым алмазом, сверкающим в короне «Жития Благоверного Царя Иоанна Васильевича». Вестимо мне, что потом и другие такие же сказания появились, но мое самое правильное, потому как появилось сразу после событий и записано было со слов непосредственных участников, и каких участников!