Иван Грозный
Шрифт:
— Чаяли — при служилых вздохнём повольготнее. Ан нет! Не с чего радоваться и ныне.
Он помолчал и перевёл разговор на покойницу.
— Всё тебя поминала… Обернётся, дескать, домой, ужо заживём. Слух ходил, что сам великой князь примолвил тебя!
Подьячий присел к столу и, сжав руками грудь, упавшим голосом выдавил:
— А мальчонка?
— Ивашка-то?
Хозяин перекрестился на потрескавшийся от сырости образок.
— Множество татарва крымская в полон людишек угнала.
Василий съёжился, точно от жестокого холода, и натянул на голову ворот кафтана.
Подьячий склонился к уху рубленника.
— А
— Вестимо, и его, сермяжного, угнала саранча некрещёная.
В Углицком уезде, в отчизне князей Ушатовых, согнали из деревушек в лес сотни холопей. Ночью и днём стоял в чаще необычайный гул. Одно за другим падали вековые деревья. Встревоженное зверьё ушло в дальние дебри; с отчаянным писком птицы беспрестанно кружились над головами людей, падали камнем на колючие сучья, пытаясь вызволить из придавленных гнёзд задыхающихся птенцов своих.
Выводкова охватила кипучая жажда работы. Он падал с ног от усталости, засыпал на ходу, но не давал себе ни минуты для роздыха.
— Сробить! Содеять крепость на славу и бить челом государю, обсказать всё без утайки про все великомученические кручины! — вслух выкрикивал он, чтобы заглушить в себе главную муку — воспоминания о жене и Ивашке.
В минуты, когда тоска по погибшей семье становилась невыносимой, он бешеным вихрем мчался верхом по безбрежным степям до тех пор, пока не падал замертво конь, или, добыв из княжьих погребов вина, устраивал в лесу разгульный пир.
Людишки, заслышав разбойные посвисты, немедля бросали работу и весёлой гурьбой спешили к закрутившему розмыслу.
От зари до зари лились рекою вино и песни. Пьяный Василий, разметавшись на траве, исступлённо колотил себя в грудь кулаком и залихватски выбрасывал в небо, покрывая других:
Уж как мы ли, молодцы да разудалые, Уж как мы ли, головушки да буйные…Разнобоем, но могуче, в свою очередь стараясь перекричать запевалу, ревели работные:
А и в степь уйдём да с вольностью спознатися, А и с буйным ветром да перекликатися.И все перескакивали неожиданно на казацкую:
Эй, да мы рукой махнём, Да, эй, да караван возьмём!Дети боярские возмущённо уходили тогда с пирушки.
— Дьяк, а каки песни играет! Чисто казаки разбойные.
А Ондреич, хмельной и весёлый, плевался им вслед и с поклоном подносил холопям вина.
— Пей, веселись, православные, покель мы с розмыслом живы.
Связанный
Шатёр Василия был завален бумагою и пергаментом. Розмысл набрасывал план за планом, но каждый раз, неудовлетворённый, зло рвал в мелкие клочья наброски. Для большей ясности он поставил перед шатром потешные стены с круглыми выемками-кружалами, в которых должны были помещаться кладовые с входами изнутри, и по этим образцам точно возводил, уже с работными, подлинные стены.
Дети боярские с нескрываемым недоверием следили за работою розмысла и, если ему что-либо не удавалось, ехидно предлагали:
— А не обернуться ли нам на Москву да не бить ли челом государю на подмоге.
Выводков свысока оглядывал их, не удостаивая ответом.
Когда готовы были обломы [168] с деревянными котами для спуска на неприятеля во время осады брёвен, Василий даровал холопям три дня на отдых и приготовился задать им пир.
Тиун князя Ушатова наотрез отказался выдать вина.
168
Обломы — скатные пристройки, выдающиеся в наружную стену.
— Обернётся господарь с брани — чем его потчевать буду?
Дети боярские поддержали тиуна.
— Чего затеял Выводков? Со смердами побратался да ещё и чужими хлебами их потчует.
Василий в тот же час собрался на Москву. Усаживаясь на коня, он спокойно объявил отряду:
— Покажите милость, сами доробите ту крепость, а яз на Москву подамся.
Дьяк из поместного приказа подхватил коня под уздцы и, едва сдерживая злобу, изобразил на лице тень заискивающей улыбки.
— Неразумен тиун. Нешто можно сердце держать на него? Коли волишь, будет холопям и хлеб-соль, и брага.
Выводков спрыгнул с коня, заложил за спину руки и чванно оттопырил губы.
— Породили вас дворяны да целовальники, а без холопьего разумения и проку-то в вас, эвона, с комариный опашь.
И снисходительно:
— Царя для не гневаюсь на вас. Застаюсь.
Три дня пировали работные, отъедаясь за долгие голодные годы. На четвёртый — сразу стихли потехи и как рукой сняло бесшабашный разгул.
С удесятерённой силою закипела работа.
Василий, оглядев законченные стены, снова засел за чертежи. Наутро он с увлечением объявил отряду:
— Затеял яз в пряслах [169] окна поставить особные.
И, измерив пространства между башнями, разделяющие стены, приказал прорубить ряд отверстий.
— Ежели придёт близко ворог, стрельцам через окна каменьями метать можно. А из бойниц то ли вольготно палить из пищали! Сам-то пушкарь, како в Кремле, за пряслами, а ворог тот под погибелью.
Едва была готова башня над городскими воротами, в крепости собралось всё уездное духовенство.
После торжественного молебствия на башню водрузили полошный колокол и поставили пушку.
169
Прясла — пространства между башнями.