Иван Грозный
Шрифт:
Он проникался глубокою верою в то, о чём говорил. Ему уже в самом деле начинало казаться, что всё происшедшее- затея не его и советников, а доподлинное дело рук Бекбулатовича.
— Сиротинушка моя плачет! Московская земля родимая плачет!..
Наутро преданными холопями Иоанновыми был созван собор.
Иные бояре попробовали посетовать Челяднину, Борису и объезжему голове:
— Гоже ли безо сроку? Помешкать бы да сдождать-ся из дальних вотчин бояр.
Но Борис промолчал, а Челяднин в ужасе заткнул лальцами уши.
— Домешкаемся, покель царь в слободу
На соборе были дворяне московские, дети боярские, жильцы да горсточка земщины.
Решил собор бить челом Иоанну Васильевичу, чтобы показал он милость и вернулся на дедовский стол.
Грозный грустно выслушал соборную волю, поклонился на все четыре стороны, двумя пальцами проникновенно ткнул в лоб, грудь и в плечи и, помолясь, могуче крикнул вдруг:
— Не пойду! Не пойду, ежели с израдою нету мне воли расправиться! — Он поднял руки и застыл, впившись прищуренными глазами в серое небо. — Кой яз царь, коли всюду израда?!
И сразу со всех сторон откликнулись приставленные Фуниковым и Грязным людишки:
— Кой царь, коли всюду израда?! Пусть володеет нами, како Бог его просветит, а не како земщина крамольная ищет! И да будет глагол его на земли, яко глагол Господень на небеси! Да не оставит государь государство и нас не оставит на расхищение волкам!
Позднею ночью вызвал Иоанн всех советников в опочивальню кремлёвскую.
— Добро послужили, холопи мои, своему государю!
Фуников зарделся и устремил ввысь ясный свой взор.
— И не токмо что, а и живот положим по единому глаголу твоему, царь!
И за ним, отвесив земной поклон, нежным эхом все отозвались:
— Живот положим по единому глаголу твоему, царь!
Грозный склонился над описью монастырей. Отметив крестиками те обители, в которых скопилось много богатств, он натруженно разогнулся и сладко зевнул.
— Утресь, Борис, пускай Висковатой под твой подсказ грамоту пишет. Отдаёт, дескать, царь и великой князь дарственные. Да зри: кой монастырь убогой — не токмо верни добро, а и прикинь ему от щедрот моих землицы с угодьями. — И, подмигнув игриво, ткнул в опись пальцем. — А сии, что со крестами, погодим отдавать. И в нашей казне найдётся место для злата. — Он притопнул ногой и заложил руки в бока. — И на ливонской поход, и на торг через Обдорские и Кондинские земли с агличанкой, поди, наберётся. Славны да богаты монастыри русийские!
Нагоревший фитилёк лампады скорёжился и зашипел. Грозный вскочил и, оправив фитилёк, перекрестился.
Вяземский отвесил поклон.
— Дозволь молвить, царь!
— Молви.
— Ещё для извода крамолы учинить бы надобно ныне, како ты замыслил и како на соборе народ челом тебе бил, — особных людей.
Клин бороды Грозного напыженно оттопырился.
— Божиим просветлением волю яз оказать милость земле своей: быти при мне от сего дни опричным людям.
Борис вставил:
— А вотчинников, которым не быть в опричнине, повелел бы
Его горячо поддержал Челяднин:
— Сам яз высокородной и доподлинно ведаю: убоги бояре. Всё могутство их — в вотчинах, а денег имут малую толику. Поразгонишь их с вотчин, абие захиреют.
— Добро! — подтвердил Иоанн. — Добро, советники мои велемудрые! — Он щёлкнул себя по лбу. — Эка, ведь про татарина позабыл! За службу за верную жалую его с моего плеча шубою росомашьей!
И сквозь хриплый смешок:
— Гонцы-то поскакали благовестить про то, что тружусь яз изрядно, в святынях монастырских разбираючись, дабы обернуть обителям достояния?
Грязной склонил голову.
— Поскакали, мой государь!
— А поскакали — добро! Яз же с устатку шутов волю да хмельного вина! Эй, скоморохи, жалуйте в машкерах! Потешьте холопей моих! Пей-гуляй до зари!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Получив жалованную грамоту от царя, Василий собрался на Москву.
За несколько дней до его отъезда по губе разнёсся слух о скором возвращении в вотчину из похода князя Ушатова.
Розмысл заторопился. Ондреич упрашивал его дождаться князя и встретить по чести.
— Проведает боярин, что не восхотел ты поклониться ему, — прогневается.
Но Выводков не слушал подьячего и упрямо настаивал на своём.
Уже отряд готов был покинуть вотчину, как прискакал с грамотой староста из губы.
— Царь и великой князь пожаловал князь Ушатова грамотой. А в тоей грамоте сказывает премилостиво: «За тое дела бранные, князюшко, жалую яз тебя гостем, Василием Григорьевичем Выводковым».
Василию пришлось остаться в усадьбе.
За сутки до приезда господаря высыпали все деревеньки и починки его с хлебом-солью далеко в поле.
Князь стройно сидел на коне, покрытом блестящей сбруей. Седло горело золотою парчой, и ослепительно сиял жемчуг на шёлковой бахроме золотого уздечка. На боярине была булатная броня из стали; сверх брони — кафтан из зелёной парчи с опушкой горностаевой. На голове высился шлем; сбоку мягко перекликались меч, луки и стрелы. Рука крепко сжимала копьё с нарукавником.
Впереди на аргамаке везли шестопёр [175] . За Ушатовым тряслись смертельно усталые, покрытые густым слоем грязи, ратники с колчанами и стрелами под правой рукой. На левом боку болтались луки и меч. У иных лошадей были привешены сбоку сумы с кинжалами и дротики. Нестройными рядами, заросшие до глаз грязью, шагали стрельцы. Ветер трепал изодранные лохмотья одежды, обнажая у многих непромытые, кровоточащие раны.
Далеко перед усадьбой старшие всадники подхватили с сёдел медные барабаны.
175
Шестопёр — начальнический жезл.