Иван Грозный
Шрифт:
Он передохнул и, подражая возгласу архидиаконскому, провозгласил:
— А в тех списках опришных записано моею дланью: и розмысл царя Иоанна Васильевича — Василий Григорьевич, дворянин московской, Выводков!
Ондреич исподлобья поглядывал на друга и смахивал рукавом набегавшие на глаза умильные слёзы.
— Дозволь и мне облобызать тебя, друг, — принял он в свои объятия Выводкова, едва замолчал дьяк.
Растроганный розмысл горячо поцеловал Ондреича.
— Не ты бы, клевали б ныне меня лихие вороны. Друг ты мне до скончания
Висковатый вскочил на коня.
— Яз на Москву, а ты, Григорьевич, с сим пушкарём путь держи на усадьбу свою. А пир отпируешь, обрядись по чину опришному и жалуй к царю. Тако волит преславной!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Собрав своих холопей, Василий разделил всю землю по душам и ускакал на Москву. Людишки повесили головы.
— Замыслил господарь потеху нам на погибель. Не миновать лиху быть!
Однако они принялись усердно за полевые работы.
С первых же дней их поразило то, что спекулатари не только не дерутся, но и не бранятся. Такое отношение людей, приставляемых исключительно для расправы, повергло их ещё в большее уныние и заставило опасливо насторожиться.
— То неспроста! Ужо придумал розмысл забавушку на нашу кручину!
Временами Выводков наезжал в своё поместье. По привычке деревенька встречала его хлебом-солью и земными поклонами.
Василий возмущался, сам отвешивал поклон за поклоном и не знал, куда девать себя от стыда.
Староста собирал под открытым небом сход и докладывал о работах.
— Не забижают ли людишек спекулатари? — не слушая старосту, допытывался опричник.
Холопи многозначительно переглядывались и падали в ноги.
— Потешился, и будет. Заставь Бога молить, — поведи, како в иных поместьях ведётся!
Ничего не понимающий розмысл начинал сердиться. Староста отгонял грозно толпу и стремился припасть к господаревой руке.
— Измаялись людишки-то, милостивец! Нешто слыхано слыхом, чтоб спекулатари смердов не секли да на дыбы не вздёргивали? Всё сдаётся, не затеял ли ты иного чего, больно ласково примолвляючи споначалу!
Розмысл срывал с головы шапку и истово крестился.
— Перед Богом обетованье даю! Како маненько справитесь да окрепнете, волю дам со землёй и угодьями! — И, точно оправдываясь: — Нешто татарин яз некрещёный, а либо князь-господарь, что веры мне нету? Можно ли мне, рубленнику-бобылю, замышлять противу холопей?
Прошла страда. Крестьяне сложили хлеб на наделах своих и решительно объявили тиуну:
— Покель не узрим господаря, зерна в клеть не утянем. Краше голодом живот уморить, нежели сдожидаться денно и нощно, каку казнь уготовит нам господарь за тое прокормленье!
Тиун поскакал на Москву. Он застал
Двор ставили за рекою Неглинкою, на расстоянии пищального выстрела от Кремля, на месте, где до того высились хоромы бояр.
Когда Выводков объявил, что сносит усадьбу, возмущённые вотчинники пошли с челобитной к царю.
Иоанн не принял их и передал через Скуратова:
— Сказывал государь послу в иноземщине и вам тое же сказывает: ставится двор для государева прохладу. А волен царь: где похощет дворы и хоромины ставить, тут ставит. От когося государю отделивати?
Василий возводил особный двор по плану, составленному ещё у Замятни и исправленному с помощью Генриха.
Толкавшиеся у постройки ротозеи вначале благосклонно относились к затеям розмысла, но, когда их ослепили переливающиеся на солнце зеркальные глаза львов, они в страхе побежали к митрополичьим покоям.
— Стрелы сатанинские мечет тот выдумщик! Защити крестом нас, многомилостивый владыко.
Филипп вышел к народу и благословил его.
— Дал яз, чада мои, обетованье царю не вступаться в опришнину. Како творят, тако смиренно претерпевайте.
И, не сдерживаясь:
— Бог зрит неправду и всем воздаст по делом.
Он торопливо ушёл, чтобы не сказать большего. Его натура возмущалась и требовала открытого обличения царёвых дел. Но до поры до времени митрополит терпел, втайне оплакивая своих братьев по высокому роду, бояр, и проклинал ненавистных опричников.
Зеваки, ограждённые от скверны митрополичьим крестом, продолжали ходить вокруг особного двора и исподтишка поглядывать на розмыслово умельство.
Один из львов, с раздавшейся пастью и свирепым взглядом, по плану Выводкова был поставлен лицом к земщине, а другой, умильно сморщившись, глядел на двор. Чёрный орёл с распростёртыми крыльями, укреплённый между львами, казалось, готов был сорваться с жерди и ринуться в смертный бой с земщиной.
Для доступа солнца и воздуха на протяжении хором и клети стена была понижена на шесть пядей.
Перед хоромами был поставлен погреб, полный больших кругов воска. Особную площадь царя засыпали в локоть вышины белоснежным песком.
У полуденных ворот, очень узких, через которые можно было проехать только одному верховому, построили все приказы. Здесь же предполагалось править казну с должников.
Василий не принял тиуна и приказал ему прийти к концу дня. Холоп, чтобы убить время, пошёл бродить по Москве.
Дебелою бабою, нескладною и простоволосою, раскинулся древний русийский стольный град. На изрытом оспой, рыхлом теле широких улиц похрюкивали, утопая в грязи, сонные свиньи и расплющенными родинками, разделёнными коричневым загаром дворов, лепились низенькие избёнки. Расписным изодранным сарафаном там и здесь торчали светлые клочья садов, и уродливыми кокошниками, принесёнными в дар незатейливыми вздыхателями, корежились у ног взбухшего брюха и рыхлых грудей — хоромы бояр.