Иван Грозный
Шрифт:
Но дальше курганов он никогда не заходил. Вся решимость рассеивалась, едва вдалеке показывались хоромы боярские. Недобрые предчувствия гнали его назад, к починку, ближе к своим. Возбуждённое воображение рисовало картины, полные мрака и ужаса. Сердце падало при мысли о том, что прямо из церкви, после венца, его жену уведут в подклет для того, чтобы ночью запереть в опочивальне Симеона. Жестокая ненависть охватывала всё его существо.
— Поджечь, — хрипел он, до боли сжимая железные кулаки. — Свернуть ему шею! — Но в мозгу тысячами молоточков насмешливо отдавались бессилие и безнадёжность борьбы со всемогущим боярином.
С каждым
Выводков не знал, что предпринять. Перед ним было, как казалось ему, три выхода: бежать с невестою в леса, просить боярина отказаться от своего права на первую ночь с молодою — или выдать старика, затеявшего в последние дни шашни с отказчиковыми людишками.
Первый выход представлялся самым удобным и легко выполнимым. Но его резко отвергла Клаша.
— Уйдём, — заявила она, — а что с тятенькой сробит князь? Не можно мне грех смертный принять на себя.
В Успеньев день рубленник неожиданно объявил невесте:
— Иду к боярину тому толстопузому. Вечор споручил он мне все ендовы и мушермы расписать резьбою пригожею да посулил за робь за мою пожаловать меня всем, на что челом буду бить.
Глаза его блеснули робкой надеждой.
Клаша по-матерински перекрестила жениха и без слов ушла из клети в сарай.
Тешата очнулся от шагов и продрал слипшиеся красные веки.
— Лехшает аль не дюже?
Сын боярский осклабился.
— Како помелом всю хворь повымело. Токмо ноженьками покель ещё маюсь.
И кулаком расправил усы.
— Пошто далече присела? Шла бы ко мне.
Девушка доверчиво подвинулась. Худая, вся в кровоподтёках рука жадно обвилась вокруг её шеи. Шёлковый завиток, упавший на матовый выпуклый лоб, забился золотистыми лучиками под мужским дыханием.
— Улыбнулась бы хворому!..
Ей стало не по себе от взволнованного шёпота и горящих, как у кошки, зачуявшей добычу, зеленоватых зрачков.
— Тако, девонька, пришлось сыну боярскому (он особенно подчеркнул последние слова) в кабалу угодить.
Рука туже сжимала шею; пальцы, будто невзначай, шарили по плечу и ниже — к упругим яблокам грудей, а губы страстно жевали медвяно пропахнувший шёлковый завиток.
Клаша осторожно отвела его руку и попыталась подняться.
Тешата лязгнул зубами и зарычал:
— Сиди!
Не в силах больше сдержаться, он навалился на девушку.
— Выйду, с Господней помочью, из кабалы — первой постельницей тебя пожалую!
— Не займай! Закричу!
Возившийся на дворе подле изломанной колымаги Онисим услышал голоса и заковылял к сараю. Сын боярский неохотно выпустил девушку.
— А и норовиста царевна твоя! Ей бы не в починке жить, а кокошник носить!
С дороги донёсся оглушительный визг.
— Скоморохи! Лицедействовать будут! — с трудом разобрала выскочившая на уличку Клаша и стремглав бросилась за промчавшейся стаей ребят.
Обильный луг перед усадьбою Ряполовского до отказа набился толпой. Девки побросали доски [118] . Парни на лету прыгали с качелей. Точно по невидимой команде на полуслове оборвались говор, песни и смех. Только неугомонная детвора не могла сдержаться и, приплясывая, в тысячный раз делилась друг с другом новостью, рдея от неизбытного счастья:
118
Доски —
— Скоморохи пришли! Лицедействовать будут!
Боярышня прилипла к оконцу. Шутиха, изображавшая пса, шаром катилась по светлице и заливчато лаяла.
Сенные девушки поползли на коленях к боярыне.
— Отпусти к лицедеям.
Марфа оторвалась от оконца и капризно всхлипнула.
— Да и меня повела бы потешиться!..
Горбунья забила ногою в бубен и прыгнула на лавку.
— Распотешь, боярыня-матушка!
И, метнувшись к двери, лающе крикнула:
— Дозволь с челобитного к господарю поскакать.
Пелагея оттолкнула дочь и бросилась к белилам.
Шутиха уже приплясывала перед тиуном и скулила. Антипка важно выслушал просьбу и развалисто, подражая боярину, направился к терему Симеона.
Ряполовский, узнав о приходе скоморохов, сам заторопился на луг.
— Охальства не было ли в светлице? — спросил он порядка ради, напяливая кафтан.
Холоп закатил глаза.
— Грех напраслину возводить. Добро живёт.
На лугу закипела работа. Рубленники спешно ставили помост для боярина.
Когда батожник свистом бича возвестил о выходе господарей, помост уже был готов.
Окружённые сенными девушками, на потеху почти бегом спешили Пелагея и Марфа. За Ряполовским гуськом тянулась вереница холопей.
Выводков пополз навстречу боярину, трижды стукнулся о землю лбом, выхватил у холопя кресло и сам установил его на помосте.
— Добрый смерд, — довольно шепнул жене Симеон. — Тьму [119] рублёв при нужде возьму за него у Арефьича.
Васька услышал шёпот и зарделся от вспыхнувшей надежды.
119
Тьма — десять тысяч.
Развалясь в кресле, князь взмахнул рукой.
Один из скоморохов тотчас же перекувыркнулся в воздухе. За ним, сверкая побрякушками и многоцветными лоскутами, с улюлюканьем, звериным рычаньем и диким хохотом закружились шуты. Взвыли сурьмы [120] , дудки, сопелки. Всё смешалось в бешеной свистопляске. Старик, с перепачканным в сажу лицом и кривыми рожками, выбивающимися из-под высокого колпака, стал на четвереньки. Хвост, болтавшийся по земле, стал собираться вдруг колечками и свернулся на спине змеёю. На самом конце его высунулось огромное расщемленное жало. Две светлые точки по бокам жала взбухли, налились кровью и зло заворочались. Крадучись, к старику подошёл косматый, обросший с головы до ног мохом леший. Кто-то изо всей силы ударил в накры [121] . По жёлтой траве побежали в разные стороны водяные русалки и ведьмы. Хвост старика с присвистом взвился к помосту.
120
Сурьмы — трубы.
121
Накры — литавры.