Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)
Шрифт:
Увидев тревогу на лице сына, он весело добавил:
— Не бойся, сговор ваш не открою…
Часа за два до обеда собрались воеводы в трапезной великого князя, где уж по всем столам были разложены военные карты.
— А ведаете, воеводы, — неожиданно среди начавшейся беседы спросил Иван Васильевич, — днесь сынок меня попрекнул, что медлю идти к Новугороду?
— А что ж, государь, — откликнулся воевода Иван Димитриевич Руно, — право молодой государь баит. Изгоном на ворогов пасть надобно, сам ты нас сему учил…
— Каюсь, Иван Митрич, учил сему, — с усмешкой ответил великий князь, — да, видать, не всему выучил…
— Изгон-то изгоном, —
Видя, что все воеводы согласны с князем Федором и готовы поддержать его, Иван Васильевич насмешливо сощурил глаза и спросил:
— А с царем Ахматом они сносятся? Тыл-то у нас есть аль нет?
Воеводы смутились, а Федор Давыдович хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул:
— Ах, яз, старая колода! Прости, государь, — о малом, об Орде забыл! Орде ведь, чем ближе к зиме, поход-то на нас трудней, а нам — легче…
— Истинно, — смеясь, одобрил Иван Васильевич, — ведь сам Ахмат о сем в ярлыке своем пишет, баит там о сердце зимы, о девяноста днях. Мыслю, зимой-то тыл спокоен у нас будет. В крымских же степях, да и у Хвалынского моря тепло и зимой, и там турки, а может, и Узун-Хасан с Ахматом заратятся. Посему хочу ждать до конца сентября. Может, вести какие пришлет еще нам Матвей-то Бестужев. Будет все крепко в тылу, можно будет и царевича Даниара с его полками к Новугороду взять. Хватит на Оке-то и одного царевича Муртозы…
— Когда же идти-то, государь, намечаешь? — спросил князь Данила Холмский.
— На всяк день готовыми быть надобно, — ответил великий князь, — а наипозднее — в самый конец сентября, в самый Маремьянин день…
Сентября двадцать пятого прибыл из Торжка на Москву гонец от наместника государева, от Василия Ивановича Китая.
Вестник этот обоим государям в присутствии воеводы князя Патрикеева и дьяка Курицына поведал:
— Повестует наместник твой, государь, Василь Иваныч Китай: «Будьте здравы, государи. Днесь пригнал ко мне из Новагорода Федор Калитин, староста с Данславской улицы, бил челом об опасе ему на Москву к вам, государи, ехать. Баил, челом вам бить будет от архиепископа Феофила, дабы дали вы опасную грамоту владыке, богомольцу своему, яко послу новгородскому у вас с челобитьем быть…»
Великий князь весело усмехнулся и молвил:
— Из сего уразумел яз, что нету у Новагорода помощи ни от Казимира, ни от Ахмата. Оба они вязнут в своих делах.
Потом, обратясь к гонцу, приказал:
— Повестуй наместнику моему: «Будь здрав, Василь Иваныч! Опасчика, старосту того, держи у собя в Торжке до прихода моего». Иди отдыхай, а утре в Торжок гони…
— Ну, пиши, Федор Василич, складную [92] Новугороду. Добре обмысли, да в Маремьянин день и пошлем. Токмо с кем грамоту отсылать?
92
Складная грамота — грамота с объявлением войны.
— Мыслю, государь, — сказал Курицын, — с подьячим Родионом Богомоловым…
— Добре, — согласился государь, — пущай Богомолов едет.
— Как у тобя, отец, всегда все точно исчислено! — восторженно заметил Иван Иванович. — Так как воеводам наметил Маремьянин день, так и выходит…
Наступил
Целую неделю совещается с воеводами своими великий князь, вызвав к себе и Даниара-царевича, определяет, кому, как и какими дорогами идти. Девятого же октября великий князь оставил на Москве при митрополите Геронтии и дьяке Курицыне вместо себя только сына своего, ибо Марья Ярославна постриг принять собиралась и в монастыре затвориться, воеводам приказал в поход идти.
После краткого молебна пред полками у собора Михаила-архангела Иван Васильевич в тот же день выступил из стольного града Москвы к Новгороду, чтобы казнить войной от веры отступников и клятвопреступников.
За четыре же дня до этого по велению государя вышел в поход царевич Даниар. Ему приказано было идти на Клин, потом к Твери и Торжку и вестниками с великим князем непрестанно ссылаться.
Сам великий князь с братом Андреем меньшим пошел на Волок и октября четырнадцатого остановился там, слушал обедню, ел и пил у брата Бориса, князя волоцкого.
В Волок же пригнал по приказу князя тверского боярский сын, именем Хидырщик, с людьми своими, дабы кормы отдавать войску московскому.
Иван Васильевич был доволен: чувствовал он силу свою.
Отсель через град Микулин Иван Васильевич пошел к Торжку, повелев Андрею меньшому идти туда же, но через градец Старицу.
На первом же стане от Волока, в селе Лотошине, встретил государя с великой честью князь Андрей Микулинский, посланный великим князем тверским «звать его хлеба ести».
Полки великого князя двигались весьма быстро: день в день, час в час приходили, куда им было указано. К Твери подъезжал великий князь октября шестнадцатого, когда около полудня прискакал вестник из Торжка с известием о приезде нового посла, Маркова Ивана Ивановича, от владыки и от веча челом бить о даровании охранной грамоты для самого архиепископа новгородского.
Иван Васильевич рассмеялся и воскликнул, обращаясь к ехавшим рядом воеводам:
— Слабеет духом Господа новгородская! Нету им ниоткуда помощи! Сказывал яз, высокоумия у них много, а ума мало.
Великий князь помолчал, слегка хмуря брови.
— Скажи Китаю Василь Иванычу, — обратился он к вестнику, — пусть сего Маркова вместе со старостой Федором Калитиным до меня держит. Вборзе сам буду. Иди…
Великий князь заметил вдали собор Св. Спаса, в котором он обручался с Марьюшкой и который с детских лет не видал. Вспомнились ему ночные факелы, гром пушек, гремевших во тьме зимней ночи привет его слепому отцу, бежавшему с семьей из вологодской ссылки. Но все в этом городе, когда теперь он ехал по его улицам, казалось ему маленьким, скучным и серым.
На миг только защемило сердце, когда вдруг привиделись снежные горы, которые Илейка с Васюком им делали, и потом ярко так вспомнился обряд обручения, когда он, еще маленький, и рядом ласковая девочка, еще меньше его, а кольца у них на руках большие обручальные, внутри воском облеплены, чтобы с пальчиков детских не падали…
— Марьюшка, — шепнул он со вздохом и насильно забыл свое детство, такое радостно-печальное для всех, давно переживших его.
За трапезой у великого князя Михаила, так же как прежде у отца его, великого князя Бориса, много пили и ели, и слуги в таких же парчовых кафтанах подавали и разносили кушанья.