Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)
Шрифт:
Сам государь остановился со стражей своей и слугами в хоромах каменных нового посадника. Вокруг же этого владения, у хозяев соседних хором, разместил он свою тысячу.
В этот же день, призвав к себе наместников своих Василия Ивановича Китая и князя Ярослава Васильевича Стригу-Оболенского и взяв у дьяка Далматова список новгородских крамольников, повелел схватить их немедля и взять за приставы. К ночи были уже схвачены, закованы в железо и сидели в заключении пятьдесят новгородцев. Вокруг же сеней владыки Феофила, где помещался и наместник Китай, была расставлена
Допросы и пытки начались с этой же ночи в Городище. Государь уехал туда по вызову Китая. Окованных заговорщиков приводили прямо после пыток к великому князю по одному, по два или по три сразу. Истерзанные и душевно измученные, они по-разному относились к государю московскому: одни в страхе глядели на него, и глаза их просили милости; глаза других воровато бегали, и казалось, так же и мысли их бегают и мечутся, как мыши в ловушке, тщетно отыскивая выход; третьи, застыв в отчаянии, смотрели на Ивана Васильевича тупым неподвижным взглядом; наконец, было два-три человека, глаза которых, пылая злобой и ненавистью, прямо глядели в глаза государю…
Слушая записи показаний допрошенных, великий князь видел те же различия между этими людьми: одни проклинали и всячески поносили своего московского врага; другие изворачивались, оправдывались, выдавали соучастников, клеветали, говорили о своих заслугах, льстили великому князю; третьи только каялись и просили пощады; четвертые ничего не говорили сами, а только отвечали на вопросы тупо и односложно, казалось, равнодушно, словно заживо умершие…
К рассвету было допрошено десять человек из наиболее крупных вожаков заговора. Все, что Иван Васильевич услышал и увидел на этом грозном розыске, подтвердило и превзошло его догадки о самом худшем.
Великий князь внутренне весь затрепетал, и руки его задрожали, когда он ясно представил и то, что могло произойти, если бы он опоздал сюда приехать. С несомненной точностью обнаружилось на розыске этом, что весной король Казимир, опираясь на Новгород Великий, должен был ворваться со своими войсками в русские земли, перейдя Угру и вместе с новгородскими полками встать у рубежей московских.
В это же время, под воеводством магистра Бернгарда фон дер Борха, ливонские рыцари вместе с немецкими наемниками и с крестьянским ополчением, составив огромное, более чем стотысячное войско, должны были захватить все псковские земли.
С юга же, по договору с Ахматом, перейдя Оку, должны были двинуться на Москву полчища Большой Орды.
Таким образом, приковав все военные силы московского великого князя к рубежам его государства, враги давали возможность братьям великого князя — Андрею большому и Борису захватить Москву и великокняжеский стол старшего брата…
Это было все хорошо обдумано королем Казимиром, одобрено папой, а через него — и римскими доброхотами в Москве.
Обо всем этом думал Иван Васильевич, возвращаясь к своему стану в хоромах Медведева. Небо уж чуть алело, но улицы Новгорода были еще в белесых сумерках. Огромный город крепко спал.
Потухшими, запавшими глазами глядел
— Земля горит под ногами. Токмо и сие поборю. Привык яз тушить пожары-то не токмо на московских улицах…
Десятеро допрошенных заговорщиков в это же утро по приказу государеву были повешены.
Так еженощно, почти до середины января, непрерывно длился грозный государев розыск. За это время сто главных заговорщиков и изменников было допрошено и все сто были преданы смертной казни.
Против владыки Феофила получены были неопровержимые улики, особенно указания на переписку с королем и самые грамоты архиепископа и короля. Государь решил покарать Феофила за измену вере православной и отечеству, повелев взять владыку за приставы и держать его во владычных палатах. Приказал он опечатать казну Феофила и все кладовые с серебром и золотом и всякими драгоценностями, начиная с подвалов Св. Софии и всех тех, что были под его каменными палатами. Владычный же полк, охранявший богатства архиепископа, был разоружен и распущен. Место его заступила тысяча государева, встав на стражу у кладовых.
Января девятнадцатого великий князь повелел созвать всех именитых представителей Новгорода, гражданских и духовных, в Грановитой палате владычных хором, где архиепископ новгородский творил суд свой, принимал послов иностранных и председательствовал на заседаниях Господы новгородской.
Поднимаясь сюда, на второй ярус, по каменной лестнице, Иван Васильевич снова увидел знакомый уже ему поясной образ Христа-Спасителя с Евангелием в руках, открытым на словах: «Суд судите им же судом судите, судиться и вам…»
Отсюда вошел он в огромный покой Грановитой палаты, посредине которой столб поддерживает опущенные на него четыре отдельных свода, блистающих яркими красками и узорами из треугольных разноцветных кирпичиков.
Народ уже заполнял всю палату, а у архиепископского престола выстроилась полукругом великокняжеская стража. Воины из государевой тысячи стояли у входных дверей, и двойные ряды их тянулись отсюда до самого престола, образуя широкий проход.
Государь, войдя в сопровождении своих воевод, дьяков и обоих своих наместников новгородских, быстро прошел к престолу и сел. Воеводы и дьяки стали вокруг него. В палате все затихло и замерло.
Иван Васильевич сделал знак рукой. У входных дверей произошло легкое движение, и оттуда к подножию престола подвели, поддерживая под руки, ослабевшего архиепископа Феофила. Он был бледен, голова его время от времени вздрагивала.
Государь устремил на него острый, пронизывающий взгляд. Голова у Феофила стала вздрагивать чаще.
— Святитель, — резко начал Иван Васильевич, — но не отец и не богомолец наш, а богомолец латыньского короля Казимира. Не иерарх ты в церкви православной, а слуга еретической церкви рымской. Предал ты, как Иуда Христа, и церковь нашу святую и Русь православную, и так же, как Иуда, за сребреники, из корысти и жадности своей.