Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

Язвицкий Валерий Иоильевич

Губы легата задрожали и, думая, что Курицын не знает греческого языка, как не знают его все светские люди Италии, за исключением только ученых, он быстро шепнул царевне по-гречески:

— Видимо, придется подчиниться, как сие ни тяжко.

Курицын, хорошо знавший не только латынь, но и греческий язык, сделал вид, что ничего не понял, даже не заметил сказанного и, быстро встав, решительно произнес:

— Повелел мне государь мой просить ваше высокопреосвященство, дабы распятие пред вами более не носили, а сокрыли бы вы его от всех в повозке своей. При сем государь сказал, что бесчестия от сего

нет, но это не в обычае у нас и смущает народ…

— Но папский легат без сего не может, — начал было Иван Фрязин и вдруг смолк, встретив злой взгляд царевны.

— Я принимаю заверения государя всея Руси, что сие не к умалению достоинства святого престола и святой римской церкви. Скажите государю вашему, что я исполню его желание, продиктованное государственной мудростью…

Бонумбре поклонился и сел за стол. Царевна весело улыбнулась и радостно добавила:

— После завтрака мы тотчас же выезжаем в Москву, дабы задолго еще до божественной литургии быть перед очами государя и государыни-матери.

Ради скорого прибытия на Москву, царевна, по совету дьяка Курицына, отделилась от каравана тяжелых подвод, шедших очень медленно, и на лучших конях и повозках с казной своей и со слугами поскакала вперед. За ней же, спрятав распятие, последовал и папский легат. Курицын ехал впереди них с малой своей стражей.

Навстречу им выезжали государевы вестники и гонцы, дабы указать Курицыну, как ехать и к какому часу быть на Москве, куда везти царевну и куда — папского легата. Несмотря на эти краткие задержки, поезд царевны прибыл в Москву на третий час после того, как выехали из села Мячкина. Царевна так волновалась, что два часа с половиной мелькнули, как миг. Но за это время она многое испытала и передумала о многом: и о том, что она, бедная девушка, сегодня станет женой неведомого ей человека, что станет государыней огромного царства, что одна будет здесь среди чужого народа и что никогда уж отсюда не уедет…

Мгновеньями страшно становилось ей, но она напрягала все силы, стараясь держать себя в руках.

Когда ее карета остановилась у паперти деревянного временного собора Успения Богородицы, построенного на каменном основании старого здания, она сама дрожащими руками раздвинула занавески кареты. Стоявший у подножки повозки Иван Фрязин подал ей руку, помог сойти на землю. Следом за ней вышли старая нянька и горничная.

Царевна робко остановилась возле входа в храм и испуганно оглядела серое, пасмурное небо и кремлевскую площадь, покрытую грязным тающим снегом. Увидела рядом каменную стройку в лесах и глядевших на нее с лесов каменщиков, увидела сбегающихся со всех сторон к храму мужиков и женок крестьянского звания. Тоска сдавила ей грудь, слезы подступили к горлу. Кругом было все незнакомое ей, совсем чужое…

— Одна, одна, как в пустыне, — прошептала она. — Господи Боже мой, помоги мне, рабе Твоей!

Сдержав себя, она еще раз окинула взглядом площадь, церкви и деревянные хоромы, стоящие в отдалении…

— Где же его высокопреосвященство? — спросила она Ивана Фрязина о папском легате.

— Послы государевы, — ответил денежник, — вместе с дьяком Курицыным повезли его в хоромы, которые ему и отведены на время пребывания в Москве.

Царевна хотела узнать еще, зачем ее одну

привезли к церкви, но, увидев в дверях храма величавую фигуру в пышном церковном облачении, быстро спросила:

— Кто это?

— Глава церкви русской, — ответил Иван Фрязин.

— Сам Филипп, митрополит московский и всея Руси.

Царевна быстро пошла навстречу владыке и, подойдя к нему и став на колени, молвила по-русски:

— Бляслови, отче.

Митрополит благословил ее:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Ныне и присно и во веки веков.

— Амэн, — тихо и благоговейно проговорила царевна по-латыни.

Введя всех во храм, владыка Филипп прочитал перед алтарем краткую молитву и, обратясь к присутствующим и поклонясь царевне, сказал:

— Поздравляю тя, государыня, со счастливым прибытием и молю Господа Бога, дабы помог тебе счастливой быть навек с государем нашим. Сей же часец отведу тя, государыня, к великой княгине Марье Ярославне, к матери государя моего Ивана Василича…

Речь эту Иван Фрязин перевел царевне на итальянский язык и так передал владыке ответ царевны по-русски:

— Благодарю ваше высокопреосвященство за милость и ласку, которую оказали вы бедной сироте из царской семьи Палеолог. Буду яз счастлива видеть государыню, матерь государя, которая и мне матерью отныне будет…

Хоромы государыни, как и государевы, были деревянные и внутри их было тепло и уютно. Это сразу оценила царевна, вспомнив римские каменные дома без печей, в которых зимой было всегда холодно и сыро. От тепла в хоромах и самой ей теплее стало на душе, но слезный комок все еще подкатывал к горлу.

Войдя прямо в трапезную княгини Марьи Ярославны, царевна увидела высокую стройную женщину, лет за пятьдесят, несколько обрюзгшую и с сединой в волосах, но все еще красивую. Приняв благословение от митрополита, княгиня стала внимательно слушать, что говорил ей владыка. Царевна же, крестясь на иконы по-православному, искоса взглядывала на старую государыню. Царевна заметила, что на государыне одежда простая, весьма красивая и богатая, и невольно у нее мелькнула мысль: «Они тут лучше римлянок одеваются».

Отмолясь, повернулась она лицом к государыне и встретила теплый взгляд больших темных глаз, опушенных густыми ресницами.

— Поди ко мне, милая сиротинка бедненькая, — ласково проговорила Марья Ярославна.

Царевна хотя и не поняла слов, но взгляд и голос обволокли ее душу такой материнской нежностью, что слезный комок снова подкатился к горлу. Заплакав, она бросилась в Марье Ярославне и, обнимая ее, целовала ей лицо и руки.

Когда у старой государыни окончили завтрак, приглашенный толмачом Иван Фрязин тотчас же встал из-за стола и почтительно спросил:

— Есть ли тобе, государыня, надобности в моих услугах?

— Спроси-ка у царевны-то, сыта ли она и довольна ли, — молвила ласково Марья Ярославна, — не хочет ли сладкого меда она с сухим вареньем малиновым?

Царевна благодарила, говоря, что все было вкусно, что и сыта она, что и мед пила и более ничего не может ни пить, ни есть.

— А главное, — перевел Фрязин заключительные слова царевны, — была мне материнская ласка на чужой стороне…

Марья Ярославна обняла и горячо поцеловала свою будущую сноху, спросив: