Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)
Шрифт:
Но Данилу Константиновича, когда тот хотел выйти из опочивальни, он удержал и сказал:
— Погоди, Данилушка. Сядь возле, побаим малость…
Так как государь ни о чем не спрашивал, позволил себе спросить дворецкий, чувствуя, что они оба в таких беседах просто друзья детства и близкие люди:
— Иване, как же ты со своей княгиней живешь?
Иван Васильевич насмешливо улыбнулся и ответил:
— Как полунемые либо полуглухие. Ни сказать полностью, ни разобрать всего, что другой говорит, не можем. Она по-русски разумеет немного более, чем яз по-фряжски.
— Ништо, — успокоительно заметил Данила Константинович, — царевна-то научится. У тобе ж дум всяких и дел много и тревог. Ей же легче — знай токмо учись, да и русская речь круг нее, как ручей, непрерывно льется.
В дверь постучал и вошел дьяк Курицын.
— Прости, государь, — заговорил он, — яз по приказу твоему. Антонио Фрязин, которого мы отсылали в Венецию к дуке Николо Троно и к Венецейской синьории, сиречь к господе их, токмо что возвратился и привез два письма от синьории. Они мечены четвертым декабря сего лета. Одно к тобе, а другое к Тревизану.
— Утре приму яз его. Днесь притомился.
— Прости, государь, — молвил Федор Васильевич, — мысля о сем, дабы не утруждать тя, яз сам обо всем разведал у Антонио Джислярди и письмо к тобе взял. Ежели повелишь, яз вкратце о сем доложу тобе.
— Добре, добре, — молвил великий князь, — сказывай. Перво-наперво скажи, не было ли обиды дуке от слов моих, которые писал ему: «Кто шлет послов через земли наши тайно, обманом, не испросив моего дозволения, тот честные обычаи рушит»?
— Нет, государь. Ни дука, ни синьория обиды собе в том не видели, сказав, что нет их вины в сем, ибо писали тобе грамоту и дары посылали, но Тревизан, по наущению денежника, все скрыл.
— А в письме что?
— Синьория тобе пишет, что Тревизан послан к тобе за помочью, ты бы повелел сопроводить его в Орду. Была тобе от них челобитная и дары. К Ахмату же посылался Тревизан с богатыми подарками и от всех фряжских земель, дабы пожаловал их Ахмат своей помочью, воссел бы на коня против турского султана, а фряжские-де земли все военные траты щедро ему возместят, и ежели Ахмат на сие согласен будет, послов бы своих прислал для докончания…
— Добре, добре, — оживившись, заметил великий князь, — а о мастерах венецейских ништо нам не баил?
— Баил, государь, — ответил дьяк, — из-за сего яз и решил тобя потревожить. Дары тобе добрые синьория послала и охранную грамоту для твоих послов, которых захочешь послать ты в Венецию. Токмо имена их в сию грамоту вписать…
Великий князь быстро поднялся с постели.
— Сия грамота мне дороже всех даров! — воскликнул он с радостью и, обратясь к дворецкому, добавил: — Прикажи-ка, Данилушка, дабы нам сюды лучших медов подали. Выпьем за успех дела с мастерами хоромными, стенными да пушечными…
За беседой великий князь весьма развеселился и говорил с радостью:
— Ныне русское посольство в Венецию пошлю, а главою оного не иноземца, а своего боярина московского поставлю, Семена Иваныча Толбузина. Довольно мне воров всяких, подобных Ивану Фрязину. Как ты, Федор
— Мужик он с умом, государь, — ответил Курицын, — скорометлив и сведущ во многом.
— И яз его таким ведаю, — продолжал государь. — Антон же Фрязин токмо толмачом будет Семену Иванычу, под началом его. Хочу, дабы Толбузин нашел и привез мастера по строению церквей, стрелен и стен, да и огненный бы наряд добре ведал и пищали бы и пушки лить умел. Лучники да пушечники нам ныне вельми надобны и против новгородцев и против немцев, да и чтобы на Оке «Большую узду» [63] татарскую сильней крепить…
63
«Большой уздой» в те времена называли боевые укрепления против степняков вдоль рек Оки и Угры.
— А как быть, государь, с Тревизаном?
— Пусть пока у боярина Никиты Беклемишева остается, токмо не под стражей, а в почете. Оковы сыми с него немедля, корм положи добрый, как послу, и посольских приставов ему дай. Вборзе, скажи, повелю ему на очи свои прийти. Когда же придет случай в Орду кому ехать, отошлем и его туда с нашим послом.
— О сем, государь, мыслю и яз так же, — согласился дьяк Курицын, — токмо надобно спешно и дуку Троно известить, что все по его мольбе изделано…
Великий князь улыбнулся и весело молвил:
— Добре. Толбузин с Фрязиным к концу апреля, Бог даст, воротятся. Люблю яз, когда круг меня дело кипит! А содеять-то много еще надобно, токмо бы живота хватило. Что же не доделаем, дети да внуки докончат.
— Истинно так, государь, — проговорил Курицын, — нам бы токмо Орду сбросить!..
— Но прежде всего, — заволновался великий князь, — Господу новгородскую и удельных, дабы ни Казимиру, ни Ганзе немецкой к Москве рук не дотянуть…
Иван Васильевич с живостью обернулся к дворецкому:
— Ты поди-ка, Данилушка, ко княгине моей и молви ей: государь-де думу будет думать в своей трапезной с дьяками и обедать с ними. Пусть не ждет к обеду-то, буду токмо к ужину.
Когда Данила Константинович уходил, Иван Васильевич крикнул ему вслед:
— Пошли за Бородатым. Скажи, государь, дескать, тя на думу к собе кличет. Пусть не мешкает старик-то. Сам тоже с нами обедай, ежели тобе можно от княгининой трапезы уйти…
— Прости, государь, — нерешительно спросил дьяк Курицын, когда дворецкий вышел, — который раз примечаю, неохотно ты со княгиней своей бываешь…
Великий князь нахмурил брови, но сказал с усмешкой:
— Сам бы мог о сем сметить. Как и о чем нам беседу вести? Говорим оба, как бы дети малые. Как она по-русски, а яз так же по-фряжски.
После небольшого молчания Федор Васильевич опять спросил великого князя:
— Разреши, государь, спросить тя. Ежели ты думу хочешь думать о Пскове, как смекаю, то яз доведу тобе: немцы ныне теснят их на рубежах. У псковичей всего одна помочь токмо от тобя, государь, ибо с Новымгородом у них неполадки…