Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

Язвицкий Валерий Иоильевич

До полуночи гроза продолжалась и вдруг стихла: прекратились блистания молнии, смолк гром оглушающий, небо враз очистилось, и звезды на нем, как лампады кроткие, засияли, и опять тишина мертвая кругом наступила…

Трое суток тишина непонятная длилась, и люди притихли совсем за это время, даже и пьянства нигде не стало, да и церкви совсем опустели.

Забился народ в жилища свои, как в норы, и с трепетом ждал худшего и горшего.

Замерло все и в княжих хоромах, затаилось. Смеха нигде не слышно, говорят тихо, с опаской, а в крестовой и во всех покоях пред иконами

лампады и свечи неугасимо теплятся. Ждут все, что скоро затмение будет…

Шестнадцатого же июня, в пятницу, снова ужас охватил Москву. С самого утра, лишь солнце поднялось над городом, затаились все люди и в Кремле и в посадах. Только князь Иван и Курицын ежечасно выходили на гульбища княжих хором с кусочками закопченной на свечке слюды и с тревогой взглядывали на сияющее светило. Ждали всё, когда же солнце начнет утопать во мраке, но до двух часов дня ничего не заметили. Стоит день как день, жаркий и светлый, а на небе ни единого облачка. Вдруг, когда они были в покоях, как-то сразу сереть начало, и откуда-то холодком повеяло.

Бросились Иван, Курицын и Юрий на гульбища, а там еще приметней, как меркнет день и холодеет.

— Словно вечереет, — молвил Иван с волнением, — или тучка нашла, а ведь нигде и самой малой тучки нет…

Он жадно приник глазами к закопченной слюде и воскликнул:

— Глядите, глядите! Ущербилось солнце-то! Как месяц, ущербилось…

— Истинно, — отвечают враз Юрий и Курицын, — на глазах гибнет.

Вдруг снизу, со двора, донесся жалобный старушечий голос:

— Саввушка, батюшка, не гляди ты! Грех-то какой! Не гляди на тайны-то божии…

Иван оторвался от слюды и увидел среди пустого княжого двора одного только Саввушку, молодого конника из княжой стражи.

Саввушка держал в руках платок из тонкого полотна и глядел сквозь него на солнце.

— Глядите, что он придумал! — воскликнул Иван и перегнувшись через перила гульбищ, закричал:

— Саввушка! Иди сюда, в слюду погляди!..

Юрий, осмотрев двор, улицы и площади, с изумлением промолвил:

— Иване! Федор Василич! Москва-то словно вымерла — живой души нигде не видать!

— Схоронились все в избах да в хоромах, — сказал Курицын, усмехаясь, — за грех ведь на солнце-то глядеть почитают.

— А темнеет еще более, — заметил Иван, — и холодеет!

Взглянули опять они на солнце сквозь закопченную слюду, а оно уж серпом делается.

Заскрипели внизу ступени — вбежал на гульбища Саввушка.

— Будь здрав, государь! — воскликнул он, слегка запыхавшись. — Звал мя?

— Погляди на солнышко-то сквозь копоть, — сказал Иван, протягивая Саввушке слюду, — токмо копоти не сотри, за самой конец доржи.

Саввушка быстро схватил слюду и, взглянув на солнце, вскрикнул:

— Нача солнце гибнути! Яко полумесяц уж содеялось…

Испугался он и торопливо возвратил слюду Ивану.

— Страх меня берет, — тихо сказал он, но Иван не слушал его и, не отрываясь, смотрел на затмение.

Вот солнце совсем серпиком узким стало, и серпик этот становится все уже и уже, словно молодой месяц пяти дней. Но на том тень зарубила и куда-то вбок пошла.

Посветлело все, а сумерки, будто дым, собираются и тоже куда-то совсем незаметно уходят. Теплеет быстро, припекать даже начинает…

К четвертому же часу солнышко целым кружком, как прежде, засияло, а на дворы, на улицы и площади народ повалил, шум, крики пошли…

Иван посмотрел на Саввушку. Тот еще стоял взволнованный и о чем-то сосредоточенно думал. Потом взглянул на Ивана, радостно воскликнул:

— Вот те и конец света! Просчитались попы-то, государь!

В самом начале августа, на медовый спас, когда только что Москва успокоилась и закончила исправление разрушений всяких после бурь и вихрей, новая гроза над градом стольным нависла.

Прибыли в ночь пред рассветом вестники из Рязанской земли с недоброй вестью.

— К самому Переяславлю Рязанскому, [169] — доложили они государю с трепетом, — пришел со всей силой своей безбожный Ахмат, царь Золотыя Орды.

Осадил град, стоит под ним второй день, а татары его поганые жгут и грабят всю округу… Встревожился, всполошился Василий Васильевич и отпустил враз вестников на отдых. Бледный, молча сидел и юный соправитель его. Ясно было Ивану, что тут не обошлось без короля польского и пособников его в Новгороде, а может быть, и свои удельные в тот же круг включены. Словно угадав мысли Ивана, заговорил Василий Васильевич:

169

П е р е я с л а в л ь Р я з а н с к и й — столица Рязанского княжества, г. Рязань.

— Иване, не просто сие. Ведаю яз татар-то хорошо. Ране набегали они токмо для-ради грабежа и полона. В сем главная пожива их, ибо ни Поле, ни ясак, ни даже дани-выходы им того не дают, что рати и грабежи…

Василий Васильевич вздохнул и, перекрестившись, продолжал:

— Мыслю, Ахмат-то о Москве думает, раз сам на Русь пошел и Сарай [170] свой за спиной оставил с эмирами. Не боится, знать, что те могут его скинуть с царства-то. Окреп, знать, он вельми…

170

С а р а й — столица Золотой Орды.

Слова эти, словно светом, осветили Ивана.

— Государь, — воскликнул он радостно, — уразумел яз, как Орду нам погубить! Улусы ее друг на друга подымать надобно. Но сие враз не содеешь.

Днесь же надобно и пути все на Москву поганым пресекать.

— Добре, — согласился Василий Васильевич. — Разумен ты, Иване. Не мыслил яз об улусах, а ныне, после слов твоих, мнится мне, сам сие придумал — так все ясно и просто стало…

Помолчав немного, он заговорил снова:

— Верно, надобно нам не токмо татар татарами бить на ратном поле, а и эмиров в Орде, как собак, стрелять! Ну, Иване, созывай думу думати воевод и бояр, сам уж ты все суди и ряди…