Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
— Вестник, государь и государыня. От Даниар-царевича. Как прикажете?..
— Можно, государыня, в твои покои позвать? — спросил Иван Васильевич.
— Веди сюда, Данилушка, веди, — молвила старая княгиня.
Иван Васильевич, взглянув на сидящего за столом сына, тихо сказал брату:
— Молодше Ванюшеньки моего, Юрий, мы с тобой были, когда впервой Касима в Ярославле встретили…
Он замолчал, видя прошлое, словно вчера оно было. Обрадовался тогда царевичу слепой отец, говорил с ним по-татарски, и слезы текли у него по щекам, слезы были на глазах и у царевичей…
— Помнишь,
Отворилась дверь, и вестник-татарин пал ниц перед государями, касаясь пола своим подбородком.
— Живите тьму лет, государь и государыня, — заговорил он довольно чисто по-русски.
— Встань, — молвил Иван Васильевич, — сказывай.
— Слушаю и повинуюсь, — проговорил вестник почтительно и, встав перед государем, продолжал: — Царевич Даниар, да будет к нему милостив аллах, повестует: «Целую руку твою, государь мой, да пошлет господь тобе многи лета. Сердце мое в тоске, и душа моя в печали — умер отец мой, царевич Касим, да возьмет его аллах многомилостивый в сады Джанят… [202] »
202
В райские сады.
Иван Васильевич в горести закрыл лицо руками. Успокоившись, он набожно перекрестился.
— Хошь и татарин он был, а много добра христианам на Руси содеял, — сказал он с волнением и, снова крестясь, добавил: — Помилуй его, господи, прости его заблуждения…
Повернувшись лицом к вестнику, государь сказал:
— Повестуй царевичу: «Скорблю яз о верном друге моем Касиме. Тобя ж, Даниар, жалую вотчиной Касима, служи нам честно, как отец твой…»
Недели через две после смерти Касима-царевича прибыли и от князя Семена Романовича Стародубского первые гонцы. Воевода Стародубский доводил до государя, что рать его в самое крещение пришла в землю черемисскую и много зла учинила земле той: множество людей убили, а иных в плен увели.
Много сожгли сел и деревень, скот весь забрали, коней и всякую животину.
Что же взять не могли, на мясо перерезали. Так и с имуществом поступали: что могли — брали, остальное жгли…
— Испустошили так, — закончили вестники, — всю землю черемисскую, до Казани не дойдя токмо на един день пути…
Пришли вести и от Мурома и от Новгорода Нижнего, что русские воины и вольные дружины, идя вдоль Волги, повоевали по обе стороны реки все земли казанские.
Рад был этим вестям великий князь и сказал дьяку своему Курицыну:
— Бить татар надо и зорить еще боле, не давать им отдыху, дабы не могли оправиться. Юрий Василич о сем сам знает и меры принимает. Ты ж, Федор Василич, со всеми удельными сносись: пусть народ подымают на вольные дружины, где сопредельны с Казанью-то. Зорят пусть, что могут, и жгут, а купцов казанских грабят и бьют на всех путях…
Иван Васильевич ходил по покою своему крупным шагом, как обычно, когда волновался.
— «Казан», — продолжал он, — по-ихнему «котел» значит. Пусть кипит весь, а казанцы в нем варятся. Мы же, пока кипенье сие бурлит, новую
— А нужно ль тобе, государь, самому идти? — возразил дьяк Курицын. — Сам ты верно говоришь, что государю подобает более государствовать, а не на коне скакать. Видеть все с высоты своей и токмо повелевать боярами, воеводами и дьяками, что надобно им творить…
— Верно, Федор Василич, — усмехаясь, перебил его государь, — но бывает, что надобно и самому государю лик свой пред воями показать. В некоторых случаях и ратное дело в государствование входит, а пошто — сам, чай, разумеешь…
Иван Васильевич опять молча стал ходить вдоль покоя своего и, вдруг обернувшись к дьяку, заговорил оживленно:
— Землю всю русскую против Казани поднять надобно! Сирот и черных людей поднять наиглавно… Токмо бы еще Новгород Великий сломить да Ганзу [203] немецкую и князя тверского к рукам прибрать, а там и Большую Орду скинем…
Иван Васильевич подошел к окну и стал глядеть на ясное зимнее небо сквозь верхние незамерзшие листочки слюды.
Вспомнился Ивану покойный митрополит Иона, заветы его о Москве — Третьем Риме, и брови его резко сдвинулись, образовав глубокую складку на лбу.
203
Г а н з а — торговый и политический союз северонемецких городов (XIV–XVII вв.).
— Будет Русь вольной державой! — громко и твердо произнес он.
— Аминь! — воскликнул Курицын. — Истинно так…
Наступило молчание.
— Государь, ходят по Москве слухи промеж наших гостей, а особливо средь иноземных, — заговорил Курицын и вдруг смолк в нерешительности.
— Какие слухи? — спросил государь, не оборачиваясь. — Коль начал, доканчивай…
— Бают фрязины, которые с Рымом сносятся, будто папа и кардиналы невесту тобе ищут…
— Пошто ж у их такая гребта о сем? — насмешливо спросил Иван Васильевич.
— Неведомо. Токмо мыслю яз, не зря сие деют, прибытка собе ищут. В Польше и Литве о сем тоже слух есть…
Государь, вспомнив свою нежную, ласковую Дарьюшку, весело улыбнулся и шутливо молвил:
— Пусть их ищут, а нам спешить некуда. Наследник у нас есть, растет, а даст бог, и вырастет! Нам же ныне первей всего надобно Казань смирить.
Буду с Юрьем новый поход готовить, а ты, Федор Василич, с господы новгородской глаз не спущай. Яз те в помочь отмолю у старой государыни дьяка Бородатого…
Той же зимой Иван Васильевич, за три недели до великого заговения, пошел ко Владимиру, взяв с собой братьев, князя Юрия и князя Бориса, сына своего Ванюшеньку, десятилетнего княжича, да еще взял князя верейского, Василия Михайловича, и придворных их со всеми людьми. На Москве же великий князь оставил вместо себя двух других братьев своих — Андрея большого и Андрея меньшого…
Время было уже к концу зимы, февраля третьего, когда сироты летнюю сбрую чинить начинают и для езды и для пахоты, когда и дни уж заметно прибавляются да как будто и теплей становится.