Иван III
Шрифт:
Утвердившись на кафедре, Феофил стал от имени всего Новгорода просить Ивана III освободить из заточения знатных новгородцев, попавших в плен после битвы на Шелони. Великий князь уступил «и тех всех отпусти с честью, а было их на Москве 30» (31, 293). Исполнив это щекотливое поручение вече, Феофил в понедельник 23 декабря с облегчением покинул Москву. 7 января 1472 года, на Собор Иоанна Предтечи, Новгород со смешанным чувством радости и скорби встречал своих отведавших московского заточения бояр.
Первый поход Ивана III на Новгород издавна привлекал внимание историков как одно из главных событий отечественной истории второй половины XV столетия. Историческое значение Коростынского договора и всей кампании 1471 года высоко
Однако рассуждая беспристрастно, нельзя не признать и то, что во всей этой истории немалую роль сыграла удача. (Люди той эпохи, разумеется, называли ее милостью Божией.) Этот элемент должен быть так же отмечен историками, как отмечен он был современниками. Удачным было лето 1471 года, когда небывалая жара высушила новгородские реки и болота, открывая путь московским полкам. Удачными для москвичей были и на редкость бестолковые действия новгородских боевых сил.
Что же касается распоряжений Ивана III как полководца, то в них трудно обнаружить какую-то особую стратегическую мудрость, хотя явственно читается верность традициям московского военного искусства. Новгородский поход 1471 года даже в мелочах повторил поход на Новгород Василия Темного в 1456 году. Разделив свое войско на три группировки (что иногда представляют как выдающееся в военном отношении решение), Иван лишь подчинялся необходимости: держать огромную рать в едином кулаке не представлялось возможным из-за трудностей с фуражом и дорогами. Судьба похода решилась не его стратегическим замыслом (если таковой имелся), а удачными действиями одной из трех группировок. Две другие, судя по молчанию источников, вообще не принимали участия в боевых действиях и занимались грабежом новгородских волостей. (Осада новгородского городка Демон, быстро капитулировавшего перед полком князя Михаила Андреевича Верейского, явно не тянет на крупную боевую операцию.) Выполняя противоречивые приказы верховного главнокомандующего, войско князя Холмского металось между Демоном, Русой и Шелонью, попутно отбиваясь от наседавших на него новгородских ратей. В конце концов князю Даниле велено было идти на поиски союзников-псковичей, которые явно не спешили вступить в дело, предпочитая заниматься дебатами на вече и грабежом приграничных новгородских волостей. Промедли Холмский еще день-два — и новгородская рать успела бы добраться до псковичей. Новгородцам достаточно было одной победы, чтобы обрести так необходимую им уверенность в своих силах.
Однако князь Холмский был мастером своего дела, а его воины уже отведали пьянящий вкус победы над слабым противником. Решившая исход всей кампании битва на Шелони (которую, согласно псковским летописям, можно было бы называть «битвой на реке Дряни») была не только победой Москвы над Новгородом, но и победой Удачи над Неудачей.
Кажется, это хорошо понимал и сам Иван III. Его пресловутая медлительность и осторожность, о которой любят говорить историки, была порождена боязнью делать ставку на удачу. А судьба, словно искушая князя Ивана, посылала ему одну удачу за другой. Как удалось ему удержаться от соблазна пуститься в азартную игру с судьбой?
Отец Ивана Василий Темный был игроком по натуре. Он внезапно выиграл московский престол после неожиданной смерти старшего брата. Усевшись за один стол с еще более азартными игроками, галицкими князьями, Василий ухитрился все проиграть — а потом с лихвой вернуть обратно.
Но каких страданий стоила эта безумная игра ему самому, его семье и его стране! Сын, наследник и соправитель Слепого, Иван знал об этом больше, чем кто-либо другой. Более того, он чувствовал в глубине своей души этот наследственный соблазн. И потому с детства ненавидел игроков. Иван всегда остерегался того, что словно бы само плыло к нему в руки. И дело здесь не только в его характере, но и в мироощущении.
Как и все великие правители Средневековья, Иван III верил в свою избранность. Сам Всевышний предназначил
Добиваясь в своих делах некоторого успеха, Иван тут же останавливался, словно желая убедиться в добротности приобретения. Каждое свое достижение он считал необходимым освятить постройкой храма с символическим посвящением. Он никогда не спешил умножить успех, хотя и не терял добытого. Карамзин видел здесь проявление «личного характера… сего властителя». Однако не увидим ли мы здесь и проявление того чувства огромной религиозной ответственности, которым наделены были все великие строители Московского государства?!
Как уже отмечалось выше, важнейшие задачи, над решением которых Иван III работал на протяжении многих лет, рассматриваются в нашей книге в соответствующих тематических главах. Целостность исторического повествования не позволяет разрывать их на хронологические фрагменты и разбрасывать по разным главам. Ниже мы представим читателю всю дальнейшую линию новгородской и тесно связанной с ней псковской политики Ивана III, лишь по мере необходимости обращаясь к другим его заботам, о которых подробнее будет рассказано в соответствующих главах. Такой способ изложения иногда потребует от читателя стремительных перемещений во времени. Однако он позволяет увидеть внутреннюю логику развития тех или иных сюжетов.
В период между битвой на Шелони и «мирным» походом на Новгород зимой 1475/76 года Иван III внимательно следил за обстановкой в северо-западных землях. Обессиленный шелонским кровопусканием, Новгород в эти годы не проявляет внешней активности. Однако под покровом обманчивой «тишины» там разворачивается свирепая «подковерная» борьба.
Главным источником событий в эти годы становится Псков. Иван III понимал, что Псков — ключ от Новгорода. И этот ключ он хотел держать в своем кармане. Борьба за укрощение вольного Пскова — яркий пример той железной настойчивости, соединенной с глубоким (хотя и довольно циничным) пониманием психологии людей, которые и составляли политическое кредо московского государя.
Зимой 1471/72 года псковичи рассорились со своим князем Федором Юрьевичем Шуйским, который стал слишком властно распоряжаться в городе. Они отправили в Москву послов просить себе в наместники полюбившегося им знаменитого полководца, князя Ивана Васильевича Стригу Оболенского. Однако Иван не дал им Стригу, сославшись на то, что тот «мне здесь у себе надобе» (41, 188). Великий князь предложил псковичам подать ему прошение на двух кандидатов, из которых он сам сделает выбор. Те попросили князя Ивана Бабича и брата Ивана Стриги князя Ярослава. Последний и был послан во Псков. В пятницу 19 февраля 1473 года он въехал в город, а в воскресенье 21 февраля, торжественно поклявшись в Троицком соборе соблюдать все «пошлины» и «старины», взошел на псковское княжение.
Между тем вновь обострились отношения Пскова с Ливонским орденом. Намеченные на лето 1473 года переговоры псковичей и новгородцев с рыцарями в Нарве окончились безрезультатно. В воздухе запахло войной. Псковичи решили обратиться за помощью к Ивану III. Тем временем немцы отправили своих представителей в Новгород, надеясь, как и прежде, сыграть на новгородско-псковских противоречиях. Псковичи также были приглашены на эти переговоры. Но и на сей раз рыцари отказались заключить прочный мир с Псковом. Состоялись ли сепаратные переговоры немцев с Новгородом — источники умалчивают. Однако псковичи явно чуяли недоброе. Их посол Богдан помчался из Новгорода в Москву. От имени всего Пскова он просил, чтобы Иван «любо сам на конь сел (то есть лично выступил в поход. — Н. Б.), любо сына послал за дом святыа Троица» (41, 194). 29 августа 1473 года Богдан вернулся во Псков. Ответ великого князя сводился к твердому обещанию помощи в случае нападения немцев.