Иван Калита
Шрифт:
Впрочем, в том же 1331 году нареченный новгородский владыка Василий Калика, ни у кого не спрашиваясь, возобновил начатое в 1302 году строительство городских каменных стен. Узнав об этом, московский князь, вероятно, сказал немало крепких слов в адрес новгородцев. Ясно было, что за этими стенами они надеялись отсидеться не только от западных соседей, но в случае необходимости и от великокняжеских войск.
Энергичную строительную деятельность Василия Калики прервал строгий окрик митрополита. Через своих послов Феогност велел избранному горожанами, но еще не утвержденному владыке срочно явиться к нему на Волынь для поставления в сан. Пришлось новгородскому избраннику отправиться в долгое путешествие через всю Литву – на Волынь. Выехав из Новгорода 24 июня 1331 года, он вернулся домой только 8 декабря. Пережив во время своих странствий
Не радовали князя Ивана и вести из Пскова. Там вновь был принят с почетом князь Александр Тверской.
На сей раз он явился во Псков не как беглец, ищущий убежища, а как доверенное лицо великого князя Литовского Гедимина. Псковичи приняли его «из литовской руки», по выражению летописца (10, 343). Желая ослабить связь Пскова с Новгородом, Александр принялся хлопотать об открытии во Пскове особой епархии. Эту идею энергично поддержали литовские князья, надеявшиеся со временем оторвать Псков от Новгорода и переподчинить его Литве как в политическом, так и в церковном отношении. Но, к счастью для князя Ивана, митрополит Феогност решительно воспротивился этим замыслам. Прибывший к нему на Волынь летом 1331 года псковский кандидат в епископы по имени Арсений возвратился с пустыми руками.
Череду несчастий 1331 года усугубило солнечное затмение 30 ноября (47, 284). «Бысть знамение на небеси, помръкне солнце» (22, 204). Затмение всегда считалось на Руси предвестником всяческих бедствий...
Московский пожар 1331 года прервал равномерный ритм кремлевского строительства. В этом году летописи не сообщают о каких-либо новых работах на Боровицком холме. Впрочем, это объяснялось не одним только пожаром. В 1331 году случились два события, которые заставили князя Ивана прекратить расходы и собрать все средства для поездки в Орду. 28 марта, на Страстной неделе, умер, не оставив наследников, ростовский князь Федор Васильевич, правивший в Сретенской половине Ростовского княжества. Калита решил добиться в Орде права на управление этими землями.
Вскоре подоспела и другая новость: умер соправитель Калиты по великому княжению Владимирскому князь Александр Васильевич Суздальский (23, 46). Этот правитель прославился тем, что, получив от хана в 1328 году стольный Владимир, велел в знак своей «победы» снять с соборной колокольни «вечный» (то есть вечевой, созывавший горожан на площадь) колокол и отвезти его к себе в Суздаль. Но, словно в насмешку над честолюбцем, колокол в Суздале не стал звонить так громко и чисто, как во Владимире. Перепуганный князь решил, что сама Богородица разгневалась на него за проделку с колоколом – «и помысли в себе князь Александр, яко съгруби святей Богородици» (10, 469). Опасаясь небесной кары, он велел срочно вернуть колокол на место. Там он зазвучал с прежней силой.
Однако смерть не различала мудрых от недалеких. «Кто из людей жил – и не видел смерти, избавил душу свою от руки преисподней?» (Псалтирь, 88, 49).
Князь Александр ушел «в путь невозвратимый», а Иван Данилович стал собираться в свой новый земной путь – в Орду. Там предстоял очередной передел русских земель и жестокий торг между князьями за их приобретение.
Зимой 1331/32 года князь Иван, тверской князь Константин Михайлович и другие князья побывали в Орде. Домой Калита вернулся обладателем всей территории великого княжения Владимирского, а также Сретенской половины Ростовского княжества. Это был большой успех московского князя. Раздел великого княжения Владимирского современники восприняли как трагедию русской государственности, а его воссоединение Иваном Калитой – как ее возрождение. Не случайно летописец повествует об этой поездке московского князя в Орду в особом, приподнятом тоне. «И по смерти сего Александра поиде в Орду князь великий Иван Данилович, и царь его пожаловал и дал ему княжение великое надо всею Русьскою землею, яко же и праотец его великий Всеволод Дмитрии Юрьевич; а правил княжение ему Албуга. И оттоле пошли русский князи. Во всех сих прославим в Троици единого Бога и православных великих князей, заступников наших всея Русьскыя земля» (10, 469).
Приведенное выше рассуждение имеет большую историческую ценность. Оно находится среди статей, предшествующих Комиссионному списку Новгородской
После рассказа о приходе Ивана Даниловича на великое княжение в том же тексте содержится очень интересное, хотя и не вполне понятное добавление: «А Иванова княжения Даниловича до преставлениа князя Ивана Васильевича и тогды минуло великому князю Ивану Данильевичу 100 лет и 8. А митрополит был Петр, иже бе пришел из Волыня на Суждальскую землю, на Москву, в лето 6824 (1316), и приа его князь великий Иван Данилович с честию великою» (10, 469). О каком князе Иване Васильевиче, сопоставленном с Калитой, идет речь в этом исчислении? В первой половине XV века было только три правивших князя, носивших это имя. Один из них – внук дочери Калиты Евдокии и ее мужа ярославского князя Василия Давыдовича. Он владел Ярославлем и назывался «великим князем ярославским» (91, 288). Умер Иван Васильевич Ярославский в 1426 году. Однако в данном случае речь идет не о нем, так как за 108 лет до его кончины, в 1316 году, Иван Данилович не был ни великим, ни даже московским князем. Другой князь Иван Васильевич, младший брат первого, по прозвищу Воин, был совсем мелким князем и рано умер бездетным. Речь явно не о нем.
Третий и единственно возможный претендент на сопоставление с Калитой – московский князь Иван Васильевич, прямой потомок Ивана Даниловича. После возвращения его слепого отца Василия Темного на великокняжеский престол в 1447 году Иван стал его официальным наследником и соправителем. Незаурядные таланты молодого князя были очевидны. Задолго до кончины его отца (1462) современники увидели в юноше будущего великого правителя Руси.
Приведенное летописцем исчисление указывает именно на Ивана Васильевича Московского. Он родился в 1440 году, то есть как раз через 108 лет после того, как Иван Калита стал полновластным великим князем в 1332 году. Что касается ломающего весь смысл слова «преставление» (то есть кончина, смерть), то оно могло быть результатом рассеянности летописца. Рассказав перед тем о смерти князя Александра Васильевича Суздальского, он машинально повторил это слово и в следующих строках.
Впрочем, возможно и иное понимание искаженного летописного текста. Слово «преставление» могло быть написано летописцем по ошибке вместо близкого по составу «постав-ление» (то есть возведение в княжеское достоинство, коронация). В таком случае изначальный, правильный вид фразы очевиден: «А Иванова княжения Даниловича до поставления князя Ивана Васильевича и тогда минуло великому князю Ивану Данильевичу (то есть со времен правления Ивана Даниловича. – Н. Б.) 100 лети 8». Действительно, от кончины Ивана Калиты в 1340 году до официального объявления Ивана Васильевича великим князем в 1448 году прошло 108 лет. Разночтения в летописях и других источниках позволяют менять первую дату на 1341 год, а вторую – на 1449-й. Общее число лет от этого не меняется.
При любом из двух предложенных выше вариантов прочтения летописного текста середины XV века становится очевидным, что уже в те времена русским людям открывалось глубоко верное по своей исторической сути сопоставление: от времен расцвета суздальской земти при Всеволоде Большое Гнездо через пепелища татарских погромов – к ее новому возрождению при Иване Калите. От князя Ивана Даниловича нить исторической преемственности тянулась к «государю всея Руси» Ивану Васильевичу.
Летом 1332 года Северо-Восточную Русь посетила беда: неурожай и вызванный им голод. «Того же лета бысть меже-нина велика (засуха, недород. – Н. Б.) в земли Русской, дороговь и глад хлебный и скудота всякого жита. Сию же дороговь неции глаголют: рослую рожь» (23, 46).