Иван Калита
Шрифт:
— Поди сюда, Радславе, — подозвал Василий скромно затерявшегося в толпе бояр и клириков протодьякона. — Возьми сие блюдо и отнеси его в стан наших супротивников. Скажешь князю, что се выкуп за нашу свободу. Аще позволит нам беспрепятственно следовать своим путем, получит еще.
Радслав побледнел и упал перед архиепископом на колени.
— Помилуй, владыко! — взмолился он, складывая на груди заголившиеся худые руки. — Пошли кого-нибудь иного! Не гожусь я в послы, бог свидетель, не гожусь!
— Стыдись, Радславе, — брезгливо поморщился Василий. —
Через полчаса после этого разговора Радслав, едва переставлявший полусогнутые от плавившего душу страха ноги, был введен в шатер князя Федора. Киевский властитель оказался молодым человеком чуть старше двадцати лет, с красивым благообразным лицом, которое, впрочем, сильно портил дерзкий глумливый взгляд острых карих глаз. К немому ужасу протодьякона, этот взгляд едва скользнул по поставленному перед князем блюду с драгоценностями, после чего злобно впился в съежившегося посланца.
— А оружие ваших ратников? А кони? — резко спросил Федор, вызывающе вскинув вверх подбородок. —
Не думает же архиепископ, что я удовольствуюсь этими побрякушками?! Что я, по-вашему, нищий на паперти?!
«Ты не нищий, а злодей и разбойник!» — едва не сорвалось с губ Радслава, но он вовремя сдержался.
— Помилуй, княже! — всплеснул руками протодьякон в полупритворном испуге. — Что ж нам, пешком идти до Новагорода?! А без вооруженной защиты нас любая шайка перебить сможет!
— Сие не моя забота, — отрезал Федор. — Вот вам мое слово: вы отдадите мне половину своих коней — причем лучшую половину! — князь поднял вверх указательный палец, — и половину всего оружья и доспехов, а потом можете убираться восвояси. Мне новгородские попы ни к чему: не ведаю, куда и своих-то девать!
Засмеявшись мелким сухим смешком, Федор выжидательно покосился на присутствовавшего при разговоре баскака, который внимательно следил за беседой, слегка приклонив ухо к быстро шептавшему перевод толмачу. Ханский посланец милостиво улыбнулся и с одобрением кивнул.
«Чтоб тебе гореть в геенне, нечестивец!» — мысленно пожелал Радслав Федору, принуждая себя изогнуться в поклоне.
— Я передам твой нарок владыке, — и протодьякон быстрее, чем того требовало вежество, повернулся к выходу.
— Э нет, отче! — насмешливо протянул Федор, давая знак стоявшим у полога ратникам, которые немедленно скрестили копья, преграждая путь злополучному посланцу. — О том и без тебя будет кому постараться. Тебе же придется у нас задержаться...
10
Спустя две недели после этих событий поздним вечером к воротам монастыря, в котором на время своего пребывания в Володимери остановился митрополит Феогност, прискакал всадник, облаченный в черную священническую рясу. Сразу было видно, что ездить в седле он не привык, а путь ему довелось проделать неблизкий: полы его рясы были густо замызганы грязью, а сам приезжий почти прильнул всем телом к гриве коня и
— Ну-ну, чадо, — ласково произнес митрополит, пока его слуги помогали обессилевшему гостю подняться. — Сейчас тебя проводят в опочивальню, дабы ты смог восстановить свои силы. А утром, за трапезой, ты поведаешь, кто ты таков и что тебя привело ко мне.
За завтраком митрополит не донимал гостя расспросами, с ласковой грустью наблюдая, как тот жадно поглощает одно за другим содержимое расставленных перед ним блюд. Наконец, отставив в сторону чашу с монастырским квасом, приезжий отер тряпицей пену с губ и бороды и, тяжело дыша после обильной еды, сам обратился к митрополиту:
— Я протодьякон новгородского владыки, отец Евстафий...
— Ну конечно! — воскликнул Феогност, ударяя ладонью по столу. — То-то я вижу, что обличье твое мне как будто знакомо! Теперь я припоминаю, что ты тот самый пастырь, который все время находился подле владыки Василия. Но что тебя привело сюда? Судя по твоему виду, дело у тебя вельми спешное и из ряда вон выходящее, ибо не приходилось мне еще видеть столь изнуренного посланца. Надеюсь, архиепископ здрав и благополучен? Признаться, расстался я с ним не без тревоги: литовские послы, коим незадолго до того я твердо отказал в их настойчивых домогательствах об учреждении самостоятельной епархии в Плескове, весьма недвусмысленно дали мне понять, что ежели я не пожелаю поставить архиепископа Плескову, то вскоре буду принужден приискивать оного для Новагорода.
— О владыке Василии я ничего не ведаю с того самого дня, как гнусным насилием был увезен в Киев князем Феодором, иже гнашася за нами с ратию от самого Чернигова и, грозя нам смертию, принудил дать за себя великий откуп, — хмрачно изрек Радслав.
— Возможно ли сие?! — Феогност в изумлении положил руку себе на грудь и широко раскрытыми глазами воззрился на своего собеседника. — Христианский властитель, аки нечестивый язычник, дерзает возложить руце свое на служителей божьих?! Разум мой отказывается в сие поверить!
— К несчастью, это истина, — печально ответил Радслав и поведал митрополиту обо всем произошедшем с новгородским владыкой после его отъезда из Володимери.
— Но не принесли ему счастья кони, отнятые беззаконным грабительством. Возжелав чужого, сей недостойный Феодорец лишился и своего, ибо в первую же ночь пали у него все кони и принужден он был наравне с последним из своих воев идти пешком. Так господь в праведном гневе своем покарал сего нечестивца. Много страданий претерпел в те дни и аз, многогрешный, сквозь леса и болота шествуя, но в самых тех страданиях обрел я радость, ибо душа моя ликовала, посрамление мучителя своего видя. Такоже обрел я и избавление, поелику убоялся наконец князь божьего гнева и, забыв об откупе, отослал меня к тебе, преосвященный владыко.