Иван Кондарев
Шрифт:
— Ну так? Значит, плюешь на единство, да?
— Какое единство? Для вас мы мелкобуржуазный мусор. Сегодня мы вам нужны, а завтра получится как в России. И Ванчовский смотрит на нас твоими глазами, поддался твоему идиотскому внушению. А ты хитер, хочешь командовать!
Кондарев поглядел на коротышку. Он был уверен, что тот все слышит.
— Сильно сказано, Сиров. Ты прекрасно знаешь, что я стараюсь утвердить не свое командование над вами, а принципы, с которыми вы были согласны, когда я вас здесь устроил. Я никого не принуждал, вы с Мое ко добровольно пошли на это дело. Восстание
• — Зеленым теоретикам я не верю. И вообще я решил никому и ни в чем не отчитываться. Сказал — служить у вас палачом не буду, и баста! — Анастасий снова приложил к щеке компресс и перевел взгляд на стоящее в углу корыто.
— Озлобился ты. На бай Ради ты уже давно злишься, да и не только злишься… Но дело тут в другом — в сестре Корфонозова. Ревнуешь ее ко мне и, вижу, вон даже бороду сбрил, чтобы ей понравиться. — Кондарев чувствовал, как у него сводит челюсти от злости.
Тень Анастасия метнулась на побеленной стене.
— Это мое личное дело. Мои интимные чувства вас не касаются, и я никому не позволю совать в них свой нос!
— Значит, ты из интимных чувств рассказал ей про Христакиева и каптенармуса? Ты еще тогда решил отказаться от этой акции!
— Кто тебе сказал? Она? То, что я рассказал ей? Она же твоя любовница и укрывает тебя в своем доме!
Кондарев снял пальто и, не вставая со своей треноги, бросил его у себя за спиной. Он задыхался от жары и спертого воздуха кухни.
— Она рассказала брату, который приехал сегодня вечером. Все это я узнал от него час назад. Будь она моей любовницей, она рассказала бы мне о твоих исповедях. Ты ей нравишься, и она не скрывает этого. Прекрасный человек, но несчастлив… Так она выразилась, говоря о тебе. В ее доме ноги моей больше не будет, и я сегодня же сообщу нашим, что явка эта стала опасной.
Анастасий выплеснул ракию из рюмки, снова наполнил ее и выпил залпом. Глаза у него покраснели, скорбная тень промелькнула по лицу. Слова эти вовсе не произвели на него того впечатления, какого ждал Кондарев.
— Я действительно несчастный человек. Она права, ежели так сказала. Нечего ее втягивать в эти дела. Не для такой они женщины…
— Это она посоветовала тебе отказаться? Жалеет тебя, да?
Анастасий с отчаянием махнул рукой.
— Я не могу с тобой откровенничать на личные темы. Ты меня не поймешь.
— Твои чувства меня не интересуют, но ты должен был бы предупредить, что отказываешься выполнять наши решения. Не расскажи мне Корфонозов о твоих откровениях, бог знает, какие могли бы быть последствия.
Анастасий повернулся на табуретке, на боку у него блеснул револьвер.
— Нечего меня пустыми словами запугивать, только в бешенство приводишь! Никому я ничего не должен! Мокрый дождя не боится. И знаешь что, оставьте-ка вы меня в покое. Не то я, не ровен час, кого-нибудь пристукну, понятно? Ни черта ты не поймешь, что у меня здесь творится. — Он ударил себя в грудь кулаком, в глазах блеснул злой огонек. — Слушай, я вовсе не террорист, нет у меня этой страсти… Иногда ночью проснусь и кляну все на свете тихонько, чтоб товарищ не слышал… Я и Моско об этом говорил, и Сане… Моско
— Уж очень ты злопамятен. А такие дела берешься решать по совести, как поп…
— Можешь не разводить здесь теории об общем благе, о человечестве и тому подобном. Этот путь я уже прошел, а ты на него только вступаешь… Узнал я, любезный, истину, да жаль поздно, прибился вот ненадолго к тихой пристани, а потом — могила… Но спрашиваю: почему только теперь мне выпала эта тихая пристань? Видимо, ирония судьбы. — На его смуглой шее запрыгал кадык; его вновь охватили смутные, невыразимые чувства, образ Дусы вызывал представление о чем-то золотом, бирюзовом, звучал звонкой мелодией, звал его измученную душу, сулил ей покой и блаженство — это был какой-то сумбур из цветов и звуков, восторгов и страдания. Уже с неделю, погруженный в этот воображаемый мир, он погибал от смертной тоски.
Голос Кондарева снова вернул его в жалкую кухоньку, пропитанную запахом ракии, кислого кваса, керосинового чада, в трясину тоски и ужаса, из которой он так страстно хотел выбраться:
— Никто не знает, чем все кончится.
Он ответил раздраженно, с презрением:
— Ну, твое-то дело плевое, а вот если меня схватят — повесят и все тут.
Огонек лампочки колебался, трепетал, готовый вот-вот угаснуть. На стенах плескались тени. Парень на миндере притворно всхрапнул и повернулся спиной к столику. Кондарев взглянул на его короткую шею, прикрытую засаленным воротником пиджака. И как только этот коротышка может так долго и терпеливо лежать и подслушивать под жаркой суконной одеждой?..
Анастасий снова наполнил рюмку и выпил.
«Изменник, — подумал Кондарев. — Есть ли смысл предлагать ему квартиру? Может, все это игра, чтобы вернуть себе душевное равновесие, а может, любовное опьянение, в котором ссора с Саной и ракия также сыграли свою роль?» И он снова решил попытаться: Христа» киев того стоил!
— К чему ворошить старое, Анастасий? Я не за этим пришел, — сказал он. — Давай поговорим начистоту. Если ты бежишь от нас и отказываешься от борьбы только из-за сестры Корфонозова, я готов уступить тебе квартиру, потому что уважаю твое чувство. Главное — выполни свое обещание. Квартира будет в полном твоем распоряжении с того самого дня, как уедет Корфонозов. Мне все равно, кто из вас — Моско или кто еще из твоих людей — сделает это дело…
Анастасий вздрогнул и выпрямился, лицо у него вытянулось.
— Что! Что ты сказал? — хрипло прошипел он.
— Ты же сам предложил в прошлую среду…
— Квартиру вместе с нею? За прокурора? — Анастасий горько рассмеялся, в глазах его заплясал злой огонек, на лбу выступили капельки пота.
— Сделка, да? За этим ты и пришел… Да я за такое предложение тебя должен пристукнуть! Так еще никто не оскорблял мою душу!.. — Он ударил себя в грудь. — Слушай, ты что, слабоумный или тупоголовый? А ну, убирайся отсюда, да поскорее, фанатик! — заорал он.