Иван, Кощеев сын

Арбенин Константин Юрьевич

– Чем?! – рычит змей. – Да он был мне друг и сотрапезник, а потом забыл, стало быть, своего сотоварища, обабился, сучок фанерный, дружбу мужскую под откос пустил! Предал он меня, а предательство – самый тяжкий грех!

– Да нет же, государь, – оправдывается Иван, – он всегда тебя помнил, всегда в пример приводил!

– Не ври, хлопец! – рычит змей. – Батька твой – свинтус порядочный, сущность у него неблагодарная. Он же, пестик дизельный, меня на свадьбу свою не пригласил! Представляешь ли? Всех пригласил, а меня –

самого своего закадычного дружка – профутболил об штангу! Не забуду никогда ему такой обиды!

Взвыл Тигран Горыныч от негодования, аж огнём в сторону леса шугнул – ветки верхние опалил. Потом вдруг улыбнулся Ивану и спрашивает ласково:

– Ты, Иван Кощеич, чего больше любишь – грибки солёные или горький хрен?

Ваню такой вопрос обнадёжил, силу ему придал. Он и отвечает:

– Вообще-то грибы я больше люблю. Особенно рыжики. Но и к хрену тоже уважение питаю, если, конечно, он ядрёный и правильно приготовленный.

– Хорошо, – кивает на то Тигран Горыныч и удовлетворённо чавкает. – Вот и договорились насчёт завтрашнего меню.

Привстал змей на задние лапищи, голову к лесному своему народу направил и объявляет громогласно, чтобы до каждой мухи его царственное слово дошло:

– Повелеваю царской милостью! Завтра утром мы, Тигран Горынович Первый-Единственный, соизволим устроить торжественный завтрак. На повестке дня следующее блюдо: два человека разбойничьего происхождения с солёными рыжиками и хреном. Есть буду лично. Царь всех зверей, и приятного аппетита!

Глава 10

Тигран Горыныч и Горшеня-мужик

– Со мною как будто уже было такое, – замечает Горшеня.

Иван обратно к нему отшагнул.

– Чего делать будем? – спрашивает тихохонько.

– Ты уж, чего мог, сделал, – говорит Горшеня. – Теперь моя очередь мосты наводить.

– Какие мосты! – шепотком возмущается Иван. – Его надо силой брать, последнюю голову рубить – и в дамки!

– Во-первых, ты с ним не справишься. А во-вторых, это ж действительно редкий экземпляр, возможно, последний из своего вида, могикант! Природу, Ваня, беречь надо. Попробуем с ним договориться.

Змей услышал, что Иван с мужиком шепчется, перевёл взгляд на Горшеню.

– А это что за загвоздок? – спрашивает.

– Я не загвоздок, – радостно отвечает Горшеня. И вид у него такой, будто он очень доволен, что государь лесной на него наконец-то своё внимание обратил. – Я Горшеня, мужик.

– И чего же ты, мужик, лыбишься? – спрашивает змей.

– От радости, – отвечает Горшеня.

– Чему ж ты рад? – не понимает Тигран Горыныч.

– А я судьбе своей рад, твоё лесничество. Вчера ещё кто я был? Неизвестно чей обед. А сегодня я кто есть? Царский завтрак! Эвон как меня фортуна лизнула!

Иван на Горшеню смотрит удивлённо. Не может понять, юродствует он или искренне такую чушь

несёт. Может, тоже лишнего нюхнул? А Горшеня на Ивана не глядит, продолжает бодрым голосом со змеем разговаривать:

– И тебе я, твоё лесничество, сильно за такое повышение благодарен, даже и мечтать о подобном не смел. С превеликим, как говорится, удовольствием к тебе в глотку завтра залезу и товарища своего захвачу – ты на этот счёт не волнуйся, считай, что мы уже у тебя в желудке варимся. Как говорится, от стола стола не ищут! А ещё говорят: еда едока видит издалека, а едок еду чует и за версту.

– Такие слова мне по нраву, – говорит Тигран Горыныч, и пасть его в жабью улыбку кренится. – Ну, говори ещё, перебивать не буду. Хороший мужик – правильная еда.

– Говорю ещё, – соглашается Горшеня. – Ещё хочу тебе, твоё лесное величество, высказать свою обеспокоенность. Дело в том, что у меня правая нога не шибко вкусная, некачественная, с брачком, право слово. Начинка в ней имеется свинцового характеру. Боюсь, как бы ты, родимый, зубов не повредил.

– Это ты не бойся, – отвечает змей. – Свинец – металл мягкий, легкопереваримый; и не такое едали, бывало, и ордена попадали, и памятные медали. А то и запасные детали! И ничего, как видишь.

– Ну, слава тебе господи! – радуется Горшеня. – Раз так, тогда я за тебя, твоё лесничество, спокоен. Как говорится, еда за едока ответственности не несёт.

Сказал – и вроде как назад отступил, вроде как речь свою закончил. А Тиграну Горынычу почему-то с Горшеней очень даже понравилось разговор вести, это тебе не то что с Иваном, вражьим отпрыском! Царь мужика когтем подзывает, просит ещё что-нибудь обсказать.

– Продолжай, – говорит, – мужик. До завтрака ещё времени много – целый вечерок и полная ночка.

– А чего продолжать-то? – разводит руками Горшеня. – Хотя… Оно, конечно, можно и продолжить. Тем более что у меня к тебе, твоё лесничество, сугубо личный разговор наметился.

– Когда же это он у тебя успел наметиться, мужик?! – дивится змей.

– А прямо сейчас, твоё лесничество. Так говорить али ты передумал? Я, конечно, могу и помолчать до завтрака, но уж больно разговор этот полезный.

– Для кого полезный? – не понимает Тигран Горыныч.

– Для твоей преважной персоны – сугубо личный, оздоровительный разговор. В таком вот масштабе.

Тигран Горыныч насупился, башку свою громадную к самому Горшениному носу поднёс, а Горшеня стоит как вкопанный, ни ухом не поведёт, ни усом не дёрнет.

– Да ты, что ли, лекарь? – спрашивает змей с осторожностью.

– Бывало и лекарь, бывало – фельдшер, а больше – ветелинар. По животной, стало быть, части дока, заморский звериный парикмахер и вошкодав.

– Постой-погоди! – заинтересовался Тигран Горыныч, глазами в разные стороны позыркал. – Что ты там насчёт вошек говоришь?