Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы
Шрифт:
До церкви оставалось всего пять шагов шагов… Купец спешился, и побежал к дочери, просто вырвал её руку из ладони юноши. Иван и не думал сопротивляться. Взбешённый отец поднял нагайку, думая ударить Ивана, но тот лишь снял шапку и опустил руки.
– Убей, если хочешь. Не стану с тобой драться, – громко заявил он, – с отцом моей невесты.
– Покиньте священное место! – возвысил свой голос отец Варсонофий, – не омрачайте своими дрязгами Храм Господень!
– Так и ты, поп, стакнулся с ними! – закричал и на него рассвирепевший купец, – всё серебра не хватает! Много берёшь, наверное!
Варсонофий сначала замахнулся посохом на невежу. а затем. словно вспомнив, коснулся громадного наперсного
– Прокляну, как бог свят! – закричал священник, поднимая руки вверх, словно стараясь казаться много выше.
– Я тебе прокляну, забудешь как и звали! – не испугался Фёдор, – пойдём домой Елена! Выйдешь замуж за Кондрата!
– Нет, лучше в монастырь пойду, утоплюсь! – закричала она, смотря только на своего любимого Ивана.
Он же пытался броситься к невесте, но его уже держали за локти приказчики и подбежавший на крики церковный староста. Юноша только смотрел на рвавшуюся из медвежьих рук отца к нему Елену. Она билась и кричала, билась и кричала. Её крик перешёл в истошный жуткий вой, она побелела и лишилась чувств. Фёдор Романович сам был теперь не на шутку напуган. Он крепко держал висевшее на его руках тело дочери, и не мог сказать ни слова. Приказчики сообразили всё быстро.
Подъехал возок, и отец осторожно положил свою дочь на волчьи меха, сел на сиденье сам, а Емельян тихо тронул с места, и сани тихонько заскребли полозьями по чернеющему снегу. Иван так и остался стоять у церковных ворот, и бессильно смотрел на уезжавшую Елену. Чёрный ворон покружился над ним, и сел на толстую ветку. Юноша посмотрел под ноги, на чёрные следы от полозьев саней.
– Не печалься, отрок, – тихо заговорил церковный староста, отряхивая метлоц ограду от снега, – и лёд на реке тает, и смотри, как солнце светит. Образуется всё.
Иван посмотрел на крышу церкви. Висевшая сосулька стала ронять первые слёзы. В тулупе было жарко. Снег на дороге подтаивал, оставляя чернеющие прогалины.
И точно, наступала весна.
Дело на засеке
Так что послал его голова, Тихон Ильич Трубчев, на засеку, в малый острожек.
– Не надолго Иван, не думай. Успокоится немного, наш Фёдор Романович, сменит гнев на милость, как узнает, что ты подальше от его дочери будешь. Дело там простое- с десятком Алексея Челобанова службу нести. Он воин справный, да умелый, многому тебя научит. Ты там ещё и пищали поправишь, да и две пушки осмотришь, что б было всё ладно, если вдруг крымские татары нападут. Корить и упрекать не буду – в самом деле, мы всё же не обельные холопы, а люди служилые, не хуже других. Но ведь Канюшкин аж до дьяка дошёл, что мол, ты хотел девку увозом увести со двора.
– Неправда то, – говорил, не поднимая головы, Мошкин, – сговорились честь по чести, и около церкви всё случилось. Шли на венчание, все видели. И поп нас ожидал.
– Что же сплоховал, стрелец, – и голова поправил усы, – не сдюжил?
– Да как я мог, Тихон Ильич? Ведь отец же любимый Елены свет Фёдоровны, а я его кулаком? Вот и не перемог.
– Ладно уж, – произнёс голова изменившимся голосом, – глядишь, всё и образуется. Вечером с обозом поедешь на заставу, и грамотка тебе для Зиновия Дмитриевича, – и положил на столь перед стрельцом свёрнутую трубкой послание, скрепленное веревкой и простенькой печатью.
Иван спрятал бумагу в сумку, поклонился, и вышел. Пищаль держал за приклад, и оружие привычно давило на плечо, ладанка так и горела в бронзовом футляре на груди. Стрельцу с фитильной пищалью просто нельзя без огня, а то враги нападут, а он:
«Ребята, я сейчас огнивом пламя добуду, вы подождите тут, не уходите.
Это было бы весело… Он повесил мешок с провизией на левое плечо, и, вздохнув, вышел из покоев начальника. Неспешно спустился по лестнице, и присел на лавку. Караван подвод принимал важный груз. Мужики – возчики клали по пять – шесть тяжеленных мешков на ломовые телеги, но все равно, повозки просто трещали под грузом. Подъехали и шесть казаков, на юрких, небольших конях. Одеты, вопреки разговорам, вполне по-русски, в серые кафтаны и широкие штаны. Сапоги, правда, были на каблуках, привычные для конных воинов. Каждый был при пищали, сабле, и на ремне за правым плечом болталась пика. Иван увидел, что на конце древка пики был ремень, в котором торчал носок сапога правой ноги лихого наездника
– А, Тихон Ильич, готово ли всё? – крикнул старший из них, но тоже казак без бороды, и с непременными вислыми усами, и соломенным чубом, свисавшим из под шапки. То есть их старшина был тоже настоящим казаком. На вид бывалому воину не больше тридцати лет.
– Да. Только Степан Иванович, захватите ещё и этого удальца на заставу. Пешком добираться долго, да и одному не дело через эти места идти.
– Так мы без него с татарами и не сдюжим, голова! – засмеялся всадник, – даже не знаю, что и делали бы! Спасибо, конечно, за подмогу.
– Он не только стрелец, но и умелец знатный. Оружейник, работает по замкам. Голова его сильно расхваливал.
– Удружил, Тихон Ильич, – уже без смеха благодарил казак, – Родион, моего второго заводного коня стрельцу!
– Так Мурзу привести?
– Веди Мурзу. Стрелец, ездишь на коне?
– Езжу, – просто ответил Иван.
– Родион, помоги закрепить его оружие у седла. И, в путь!
Молодой казак помог увязать оружие, и Иван довольно ловко сел в седло. Юноша продел ноги в стремена, уперся каблуками, и уверенно взялся за повод. Конь отлично слушался седока.
– Добрый казак! – похвалил Степан, – пошли!
Караван двинулся в путь, возчики хлопали ремнями, подгоняя коней. Дорога змеилась между деревьями, но хорошо, что пыли было немного после недавнего дождя. Так что шли быстро, желая дойти до темноты. Места здесь были неспокойные, и татарские разъезды появлялись на Засечной черте часто.
Иван держался в седле вполне прилично, да и чего? На коне что ли не ездил? И у отца была лошадь, да и не одна. Так что юноша ездить умел как надо. Дело другое, что действовать в конном строю, тем более казачьем, он не умел. Поэтому не спеша трясся на дороге, и удаль показывать посчитал глупой затеей … Ехали уже долго, роздыха давать Степан Трофимович не собирался, объезжал строй телег, подбадривал возчиков. Люди успевали только попить воды из своих фляг, да положить в рот пару сухарей.
Но вот, встретили казачий разъезд, с десяток станичников с пиками и саблями подъехали поближе, проверяя, кто же идет по глухой дороге.
– А, Степан! Давно тебя ждём! Проводим! – сказал один из казаков, узнав старшего из каравана.
– И тебе привет, Демьян Зиновьевич! Как обещал воевода, с зерном и мукой идём!
– А крупа есть?
– И крупа имеется! И соль везём! Всё теперь есть.
– Ну и слава богу! А то на рыбе уж только сидим!
Вскоре, будто с неба упал острожек, защищённый высоченным валом и глубоким и широким рвом. Иван с любопытством смотрел на место своей новой службы. Вал был основательный, в три человеческих роста, хотя и поросшей короткой часто скашиваемой травой, правда, только выбивавшейся из земли. Над плотно сбитой землей стояли невысокие деревянные стены, срубы, сложенные из громадных бревен. Над стеной был и сделан приличный навес от дождя. Стояла и наблюдательная высокая башенка, что бы дозорные всё издалека видели.