Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины
Шрифт:
– Здоров, как бык, – поставил диагноз медик. – А все, что с ним происходит, сосредоточенно здесь и здесь, – он поочередно приложил ладонь к голове и сердцу. – Тут медицина бессильна.
– Но должны же быть какие-то порошки, микстуры, – не унимался итальянец. – Может, ему дать нашатыря понюхать. У него сегодня выступление! Билеты уже проданы!
– Нашатырь не советую. Он несколько неадекватен, сами видите. За последствия ручаться не могу. А насчет порошков и микстур могу сказать одно. Ничего не поможет. Если бы он буянил, то я бы бром прописал. Но он же спокоен, просто в себя
– Вы уж подежурьте тут, я хорошо заплачу, – попросил синьор Труцци.
Время близилось к вечеру. Иван продолжал сидеть, погруженный в себя. Изредка он менял позу и тут же вновь застывал.
Зрители подтягивались к цирку. С афиш на них смотрели нарисованные Иван Поддубный и эквилибристка Эмилия. Публика явно соскучилась по выступлениям своего любимца. Биндюжники, осевшие в буфете, дружно убеждали заезжего коммерсанта, что делать ставки нужно только на Ивана Максимовича, не прогадаешь.
Снаружи все выглядело, как обычно. Колыхались разноцветные флажки, ярко горела иллюминация. А вот внутри цирка нарастала нервозность. Синьор Труцци сидел у себя в кабинете и, натянув нарукавники, пересчитывал сегодняшнюю выручку. С деньгами он обходился так же ловко, как фокусник с колодой карт. Ассигнации складывал ровными стопками, монеты составлял столбиками по десять кругляшей в каждой. Касса не могла не радовать – полный аншлаг. Но это было единственное утешение. Вошел коверный, уже одетый для выхода на манеж.
– Как он там? – синьор Труцци даже не посчитал нужным уточнить, кого имеет в виду, все и так понимали, о ком идет речь.
– Все так же. Никого не узнает. В одну точку смотрит. Правда, один раз сходил воды попить.
– Еду ему приносили?
– Приносили, не притрагивается.
– Вот же черт!
– Что делать будем, синьор Труцци? – поинтересовался коверный. – Публики полный зал, ждут.
– Начинай представление. Может, еще оклемается.
– Как скажете.
Обычно цирковые слухи быстро просачиваются в город. Но на этот раз случилось по-иному. Никто из цирковых не стал распускать сплетни. Об исчезновении Эмилии и о Поддубном, впавшем в полный ступор, никто за стенами цирка пока не знал.
Коверный объявил начало представления. Зрителей по очереди радовали паяцы, дрессированные животные, факир, гимнасты и жонглеры. Антракт прошел, как обычно. Когда же к концу второго отделения коверный объявил, что Эмилия не сможет сегодня выступить, по залу прошел недовольный гул, но не больше.
Синьор Труцци до последнего не терял надежды. Он даже сбегал в гостиницу, показал безучастному Поддубному подписанный им контракт и заявил, что вызовет полицию, которая силой доставит Ивана на манеж. Конечно же, это был блеф, просто владелец цирка хотел достучаться до сознания Поддубного. Но и это не подействовало. Иван как сидел, так и остался сидеть, ничего не отвечая на нелепые угрозы. Пришлось смириться.
Публика в зале уже волновалась. Все ждали выхода борцов, а они задерживались. Наконец оркестр заиграл марш, один за одним на ковер выходили борцы. Появился и запыхавшийся коверный, зычно представлял
– А Поддубный где?! – крикнул кто-то из зала.
– Поддубного давай!
– Без него не интересно!
Коверный затравленно осмотрелся, а затем объявил:
– Уважаемая публика! К сожалению, Иван Поддубный сегодня выступить не сможет. Он серьезно заболел. Но другие атлеты…
Докончить ему не дали.
– Обман!
– Почему раньше не объявили?!
– Я на Поддубного пришел. Специально из Евпатории приехал!
Зал зашелся в свисте. Что-либо объяснять уже было бесполезно. Люди поднимались.
– Возвращай деньги за билеты!
– Правильно!
Народ тут же стал перетекать на улицу и выстраиваться в очередь перед кассой. Кассир еле успел захлопнуть окошко и убежать через черный ход. Однако чувствовалось, что настрой у части зрителей решительный. Чего доброго, могут и кассу разнести. Синьор Труцци, сидя в своем кабинете, смотрел на то, как медленно закипает кофейник на спиртовке. Уже посчитанные деньги были перевязаны в пачки аптекарскими резинками, монеты разложены в холщовые мешочки. С улицы доносился гул возмущенной толпы. Кассир вопросительно смотрел на владельца заведения, руки его подрагивали. Итальянец настолько задумался, что пропустил момент – закипевший кофе вырвался из-под крышки и залил огонь.
– Вот же черт! – синьор Труцци с тоской в глазах посмотрел на ассигнации. – А ты им скажи, что деньги уже в банк увезли. Пусть приходят завтра, – обратился он к кассиру. – Завтра же не все смогут прийти, кое-кто поостынет. Все меньше возвращать придется.
– Вы, синьор Труцци, сами пойдите и скажите им такое. Сам я боюсь, могут и на части порвать. Лучше деньги вернуть прямо сейчас.
– Мы же дали полноценное представление, – пытался найти себе оправдание итальянец.
– Но Поддубный и Эмилия были заявлены в афише, – напомнил кассир.
– И это верно. Закон будет на их стороне.
Со стороны улицы донесся звон разбитого стекла и негодующие крики. Заливисто раскатилась трель полицейского свистка. Щека у синьора Труцци нервно дернулась:
– Придется возвращать. Вот же чертова баба дел натворила.
В результате касса уменьшилась более чем вдвое. Некоторые из зрителей, которых борьба атлетов интересовала в последнюю очередь, тоже посчитали, что для них не будет лишним обменять использованные билеты на звонкую монету.
Синьор Труцци подсчитал убытки, вздохнул, закрыл сейф. Завтра с самого утра следовало еще заказать и отпечатать наклейки для афиш, извещавшие об отмене выступлений Поддубного и Эмилии. А это еще траты.
– Вот только бы публику сохранить до того времени, как он придет в себя. Только придет ли? Любовь, она до сумасшествия довести может.
Еще три дня Поддубный не узнавал знакомых, отказывался от еды, лишь изредка пил воду. Его глаза оставались затуманенными и как бы обращенными внутрь. Синьор Труцци уже отчаялся вернуть его к нормальной жизни и даже стал искать ему замену среди борцов из других цирков. Не помогали обещания увеличить гонорары, взывания к совести и обязанностям, вытекающим из контракта. Наконец итальянец махнул на Ивана рукой.