Иван Украинский
Шрифт:
Тем не менее подавляющее большинство членов Совета удалось сформировать из представителей бедноты и
середняков. Украинский сделал все возможное, чтобы председатель схода взял себя в руки и направлял волю людей в нужное русло. Однако полной победы не получилось.
По предложению своих сторонников в Совет попали местный буржуйчик Гладков, оборотистый торговец Па- ляница и его друг Кострица. Эта троица вершила многие дела в станице. Один из них до революции ведал станичным арестным домом, щедро нажился, присвоив себе немалые суммы казенных денег, что выделялись на содержание дебоширов и пьянчуг. Когда такой упрек был брошен в адрес Паляницы, толстосум возмутился, стал отвергать обвинения:
— Кормить —
И он размашисто осенил богатырскую грудь своими перстами, как истый христианин. Обращаясь к залу, добавил:
— Взять хоть Тишку Шабелина. Сколь разов сидел он в кутузке, какой зря ему харч не подашь — не жреть, сатана, покупай ему что получше. Он один не в барыш, а в раззор вводил. А таких, как он, у нас, слава Богу, не переводится.
Слова Паляницы возымели немедленную реакцию со стороны Тишки. Честная душа дезертира не могла примириться со столь, как ему казалось, оскорбительным выпадом. Пробившись вновь в передние ряды, Шабелин на весь зал крикнул:
— Врет он! Врет! Ни копейки он на меня не истратил. Меня папаня и маманя питали своей пищей.
Получился, конечно, конфуз. Эта полезная информация могла бы послужить благому делу — снятию кандидатуры Паляницы с голосования. Но поскольку Тишкина репутация в станице равнялась нулю, его страдальчески — праведный голос не возымел никакого воздействия на итоги голосования и Паляница без особых препятствий проскочил в Совет.
Отчет о выборах Совета в станице Украинской 20 февраля 1918 года появился в газете «Рабочий и солдат». Под заметкой стояла подпись Украинского. Иван впервые увидел свою фамилию, оттиснутую типографским шрифтом.
— Так это же Митрофан Карпович записал мой рассказ, — объяснял Агаше свое первое выступление в печати смущенный автор.
А заметка получилась боевой, бескомпромиссной. Сжато описав перипетии станичного схода, Украинский сообщал о том, что в компанию достойных избранников затесались вчерашние народные пиявки, сменившие свое обличье при новой власти. «Да, печально, — говорилось в заметке, — что ухитрились попасть в число народных заступников такие крокодилы».
К отчету давался комментарий от редакции, в котором ставился вопрос о необходимости принять меры, чтобы «не прошли в Совет лица, которым чужды интересы трудящихся».
В те дни по поручению ревкома довелось Ивану Украинскому побывать на солдатских митингах своей родной 39–й пехотной дивизии, расквартированной все на тех же узловых станциях. В самый разгар формирования добровольческих частей Красной Армии, костяк которых должны были составить именно фронтовики этого революционно настроенного соединения, в рядах дивизии, особенно в Кубинском полку открытые недруги и несознательные бузотеры повели разлагательскую работу.
На одном таком митинге в расхристанной шинели, со следами офицерских погон на плечах, речь держал бывший поручик Безуглов. Нервозно выкрикивая слова, он призывал:
— Сами большевики объявили фронтовикам втыкать штык в землю. Хватит, навоевались. Распускайте всех по домам!
В поддержку ему выступил бывший казачий подъесаул Иконников:
— Подумайте, братья солдаты. Уже скоро пахать — сеять надо, а вас хотят опять оторвать от домашних делов. Я за самораспускание дивизии.
Из сплоченной группы членов полкового ревкома послышался густой басовитый голос:
— Да ты уже распустился, дальше некуда.
Как и в других частях, воины Кубинского полка отвергли домогательства смутьянов. В нем в ту пору была сильная большевистская ячейка. На помощь ей прислал своих делегатов председатель узлового ревкома Меньшиков. В их числе — Украинского. Ивану предоставили слово на митинге.
— Я с братом уже записался в Красную Армию, — стараясь говорить внятно,
В свой Выселковский красноармейский отряд Украинский возвратился уже после взятия Выселок. Красным войскам досталось шесть полевых орудий, большое количество пулеметов, три железнодорожных состава с четырьмя паровозами, много других трофеев. Противник поспешно отступил к Кореновской. Наступление на Екатеринодар со стороны Тихорецкой продолжалось так же настойчиво и последовательно, как и со стороны Новороссийска, Тимашевской, Темрюка, Ейска, Кавказской. Долготерпению кубанцев пришел конец — всем хотелось быстрее покончить с контрреволюционным гнездом, прочно установить Советскую власть и в областном центре, и на всей территории края.
В отряде Ивана заждались его младший брат, бойцы- однокашники, тепло его встретил командир отряда Чернявский.
— Иди к командиру батареи Григорию Ткаченко, получай трехдюймовку, — приказал ему Константин Иванович, — и вместе с братом лупи по белякам так, чтобы от них пух и перья летели.
Вместе с Петропавловским и другими отрядами высел- ковцам пришлось драться с корниловцами под Березанской, когда они, совершив обходной маневр, рвались на соединение с белогвардейскими полками Покровского, а потом вместе со всей революционной армией ускоренным маршем двигаться на Екатеринодар и освобождать город от белых, снова возвращаться к Кореновской и опять отбивать атаки корниловских войск на северо — западной окраине областного центра. Немногочисленные, но хорошо обученные, по преимуществу офицерские формирования белых, как вода из-под пальцев, ускользали от полного разгрома. Они объявлялись то там, то здесь, внося расстройство в планы командования разрозненных частей Красной Армии.
Первые февральско — мартовские бои с контрреволюцией на Кубани по времени совпали с сокрушительным от
пором молодой Красной Армии немецким захватчикам под Нарвой и Псковом. В этом начальном этапе вооруженной борьбы красноармейских отрядов зарождались совершенно новые вооруженные силы, призванные защищать завоевания пролетарской революции, власть рабочих и крестьян. Сразу же после декрета В. И. Ленина о создании Красной Армии большевики Кубани без промедления принялись за выполнение директивы вождя. Почувствовав, что почва уходит из-под ног, вся разномастная контрреволюция, бежавшая из центра на юг, местная буржуазия, казачьи верхи, офицерство, кулачество тут же задались целью превратить богатый край почти с трехмиллионным населением в свой оплот, контрреволюционную Вандею. С величайшим ожесточением развертывалась одна схватка за другой.
Под Екатеринодаром Корнилов поставил на карту все: свои отборные офицерские полки, неистребимую жажду монархиста к реставрации царской династии. Именно с Кубани замышлял он поход на Москву — первопрестольную столицу, и потому яростно стремился возвратить в свои руки Екатеринодар, из которого красные бойцы, население города только что вышвырнули отряды Покровского и Филимонова.
В двадцатых числах марта штаб Корнилова расположился в большой станице Некрасовской, за Кубанью, на правом берегу реки Лабы. Корниловские добровольцы делали здесь одну из последних передышек перед своим броском на Екатеринодар. В своем обозе генерал пристроил немало «бывших людей» — одну из дочерей царя, его брата Николая Николаевича, двух недавних деятелей Государственной Думы 1915–1917 годов Милюкова и Гучкова и, как отметил острый на слово газетный репортер, еще целый букет «прочей кадетской своры».