Иван Великий. Первый «Государь всея Руси»
Шрифт:
Целую неделю обсуждали новгородцы требования великого князя. 14 декабря они привезли в ставку ответ с согласием на отказ от веча, колокола и посадника. Приговор вечевому строю был произнесен [142] . Но, уступив в наиболее важном для великого князя вопросе о политическом строе в Новгороде, т. е. согласившись на уравнивание с другими русскими землями, новгородские делегаты упорно добивались благоприятного решения главного для себя вопроса – о своих землях, водах, «животах» (имуществе), «позвах» (вызовах в суд на Москву), службах. Спор о вотчинах перерастал в торг.
142
ПСРЛ. Т. 25. С. 318.
Между тем обстановка в городе накалялась. Не хватало хлеба.
143
Псковские летописи. Т. 2. С. 214.
Под руку великого государя перешло несколько тысяч обеж (крестьянских участков), принадлежавших владыке и шести крупнейшим новгородским монастырям. Впервые со времен учреждения Русской церкви великокняжеская власть пошла на конфискацию церковного имущества, считавшегося неприкосновенным по правилам вселенских соборов, подтвержденным на Руси уставами Владимира Святого и Ярослава Мудрого. В интересах Русского государства Иван Васильевич нарушил традицию. Это был решительный, принципиальный шаг, имевший далеко идущие последствия. Бояре же ценой уступки монастырских и владычных земель сохранили свои вотчины.
Четверг, 15 января 1478 года, стал последним днем феодальной республики. Вече уже не собиралось. В город въехали московские бояре и дьяки. Во всех пяти новгородских концах целовали крест новгородцы, «и жены боярские, вдовы, люди боярские, старейшие люди и молодшие, от мала до велика».
Боярская республика пала, но за этим не последовало ни казней заложников, ни демонстративного унижения жителей, ни нарочитых грабежей и насилия над ними. Великий князь «града же пленити не повелел» – с новгородскими подданными, вчерашними врагами, запрещено было обращаться как с пленными [144] .
144
ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 196.
Такое случалось в Средние века не часто. В ноябре 1467 года Карл Смелый, герцог Бургундский и могущественный соперник Людовика XI Французского, совсем иначе распорядился судьбой города Льежа, капитулировавшего перед ним. «К герцогу пришли 300 наиболее влиятельных горожан, в одних рубашках, босые, с непокрытыми головами, и принесли ключ от города, сдаваясь на его милость и ничего не требуя, кроме как избавления их от грабежей и пожарищ», – пишет современник. Герцог казнил взятых ранее заложников, казнил «городского гонца, которого сильно ненавидел», приказал снести городские башни и стены, отнял у горожан оружие и обложил их большим денежным побором. Через разрушенную стену, через засыпанный городской ров Карл как триумфатор вступил в поверженный, униженный город [145] .
145
Коммин Ф., де. Мемуары. С. 58–59.
Разное поведение неистового Карла и хладнокровного Ивана Васильевича по отношению к побежденным горожанам объясняется не только чертами характера. Честолюбивый глава разношерстного и разноязычного конгломерата французских и имперских земель был до мозга костей средневековым государем. Он мечтал прежде всего о личной славе и власти. Неустрашимый в бою, суровый и нетерпимый к своим подданным, он выпрашивал королевскую корону у императора Фридриха III. Корона, а не страна владела его мечтами. Его русский современник был деятелем совсем другого масштаба. Он видел себя законным, наследственным государем всей Русской земли, и именно этим в первую очередь объясняется его политика в побежденном Новгороде.
Боярская республика пала, но остался Великий Новгород – крупнейший политический, торговый, культурный центр Русской
Началась перестройка всей системы управления Новгородской землей. Четыре наместника, назначенных великим князем, должны были теперь «всяки… дела судебны и земские правити по великого князя пошлинам и старинам». А владыке новгородскому предписывалось «опричь своего святительского суда… не вступатися ни во что же». Уничтожалась не только боярская олигархия – ликвидировалась политическая власть архиепископа, характерная черта вечевого строя Новгорода.
Новгородские бояре были объявлены изменниками. Вдумаемся в смысл этих слов. Ни Марфа Борецкая, ни ее единомышленники, пытавшиеся поднять Новгород на великого князя и предаться под власть Литвы, изменниками себя не считали. Они отстаивали «старину», свою «правду», которой веками жил их родной город. В эту переломную эпоху русской истории борьба шла не между добром и злом в их чистом виде, не между правдой и кривдой в их прямом, буквальном понимании, а между двумя правдами – старой и новой. В этом и заключалась подлинная трагедия эпохи. Старая правда, новгородская удельная старина, столкнулась с новой правдой – с необратимым ходом исторического процесса. В новом правовом сознании для старой правды не было места. Это новое сознание рождалось не умозрительным путем, а было осмыслением насущных, жизненно важных потребностей Русской земли. Старая правда была устремлена в глубь веков прошедших, новая – в череду будущих. Удельные князья и новгородские бояре были носителями старой правды – и в этом была безысходность их положения. В новом государстве они могли сохраниться, только потеряв свое старое и обретя новое социальное качество – приняв новую правду Русской земли. Для людей, преданных традициям, сделать это было непросто. Мучительная переоценка ценностей – почти неизбежный спутник великих поворотов истории.
17 февраля великий князь выехал в Москву, а за ним повезли вечевой колокол. Колокол «вознесли на колокольницю на площади… с прочими колоколы звонити». Как Новгород вошел в семью городов Русского государства, так и его вечевой колокол, вековой символ боярской республики, стал теперь на кремлевской площади, в сердце Русской земли, вместе с другими колоколами отбивать новое историческое время [146] .
Наступила весна 1479 года. 25 марта произошло важное династическое событие – родился сын Василий, первый сын от нового брака. У великого князя был уже взрослый наследник – Иван Иванович, которому шел двадцать второй год. Иван Иванович оставался в глазах Русской земли молодым «великим князем», наследником государственной власти. Ему давались ответственные политические поручения, не раз он замещал в Москве отца во время его походов и, по-видимому, пользовался полным доверием Ивана Васильевича (насколько это вообще возможно в феодальных монархиях, где конфликты между настоящим и будущим государями – далеко не редкое явление). Будущий Людовик XI интриговал против отца и был даже вынужден бежать от гнева Карла VII. Об Иване Ивановиче сведений подобного рода у нас нет. Как бы ни складывались его отношения с новой великой княгиней, вызывавшие, может быть, неудовольствие отца, он, по-видимому, никогда не был в настоящей опале. Но с рождением Василия у него появился соперник. Династический вопрос, это проклятие феодальной монархии, стал усложняться.
146
ПСРЛ. Т. 25. С. 319–323.
По-прежнему наиболее важными были дела с Ордой, Ахмат достиг вершины своего могущества. В июне 1477 года он обратился с посланием к грозному «повелителю правоверных» – султану Мохаммеду II, победителю Константинополя. Наряду с заверениями в дружбе и верности в послании содержалось многозначительное напоминание о том, что Ахмат – прямой наследник Чингисхана. Стремление укрепить свою власть в Крыму в сочетании с великодержавными амбициями сделало невозможным соглашение Ахмата с Портой [147] .
147
Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства: Вторая половина XV в. М., 1952. С. 112.