Иван — я, Федоровы — мы
Шрифт:
— Есть, — покорно улегся на койку Дымов.
Аня, проводив взглядом Богдановича, начальственно посмотрела на лейтенанта.
— Неужели, Косопырикова, отправишь меня в госпиталь?
— Посмотрим, — строго ответила Аня. Затем вытащила из тумбочки тетрадь, уселась на табуретку и принялась писать.
— Что ты пишешь там?
— Письмо маме. Лежите спокойно, больной.
— А моя мать в Ленинграде… Не отвечает на письма… — как-то вырвалось у него само собой.
— А моя в бомбежку погибла…
Дымов от удивления приподнялся:
— А кому ж ты пишешь?
— Тете…
Только
— Вот что…
— Что?
— Это я зря говорил, что у тебя смех дурацкий… Это хорошо, когда ты смеешься…
Аня улыбнулась, сняла пилотку и в задумчивости стала расплетать косу.
— Косопырикова!.. — воскликнул Дымов. — У тебя такая коса?!
— Нельзя, да? — испугалась она.
— Красиво. И ты совсем другая…
— А я все боялась, что прикажут срезать. И чтобы спрятать ее, подобрала большую пилотку.
— А я думал, у тебя голова такая большая.
Они оба засмеялись…
Ваня растолкал шофера в кабине, передал приказ лейтенанта, вернулся назад и, притаившись напротив палатки, стал ожидать. Время шло, а Дымов не появлялся. Ваня подкрался ближе и отогнул край полога… Девушка расчесывала волосы, а лейтенант смотрел на нее, как на картину.
— Я видел вас во сне… вот такой… — Дымов запинался от смущения.
— Какой?
— С длинной косой. Вас схватил когтями черный стервятник. А я летел на коне спасать…
— Меня… спасать? — засмеялась она, закрепляя косу на затылке.
— Правда, — тихо сказал лейтенант, не сводя с нее глаз.
Ваня с досады отошел. «Дело на безделье меняет!..» Постоял, потом, изменив голос, сердито крикнул:
— Куда все медики подевались? — и спрятался за палаткой.
Аня выскочила. Ваня приподнял брезент, пролез внутрь палатки к топчану Дымова:
— Бежим, товарищ лейтенант!
Дымов, задумавшись, продолжал лежать.
— Бежим, а то вернется! — дернул его Ваня.
— Попадет ей, — поднимаясь в раздумье, сказал Дымов.
— Так ей и надо, чтоб не задавалась.
Дымов свернул матрац, прикрыл одеялом, будто на койке спит человек. Потом Ваня и лейтенант вынырнули из-под палатки, через кусты добрались до машины. Шофер, не зажигая фар, тронул…
8
Истребителей танков вместе с пехотой назначили в десант на правый берег Дона, чтобы помочь вырваться из окружения частям 62-й армии. Едва забрезжил рассвет, когда первые лодки с автоматчиками тихо отплыли и сразу скрылись в тумане, настолько густом и белом, что его хотелось пить, как теплое парное молоко.
Ваню в десант, конечно, не взяли, но прогнать его от берега комиссар не решился, и теперь он сидел в укрытии вместе с Филиным и капитаном Богдановичем, наблюдая за переправой. Его так и подмывало помочь бойцам столкнуть в воду плоты с пушками.
— Товарищ капитан, разрешите…
— Пусть сами справляются, на том берегу им потяжелее придется, — отрезал
Ваня осуждающе посмотрел на капитана и вздохнул. Комиссар положил руку ему на плечо:
— Сиди, Федоров. Капитану и мне запретили в десант, а тебя сам бог не велел пускать. Ну вот, догадались… Полезли в воду за Дымовым, наконец-то столкнули плот…
— Дымов?! — Капитан от удивления чуть не выпрыгнул из ровика.
— Сбежал из-под вашей охраны, — пояснил Филин.
Ваня усмехнулся — это произошло не без его участия.
— Санинструктора немедленно ко мне!
— Она тоже отплыла, — сообщил Филин. — Я отпустил. Раненых много будет.
— Вернется, в пехоту отправить за то, что лейтенант сбежал у нее из санчасти! — приказал разгневанный капитан. — А ему пять суток ареста!
Филин переждал, пока Богданович остынет, и, глядя на клубящийся Дон, заметил:
— Товарищ капитан, а ведь здесь когда-то флотилия Петра Первого плыла на Азов…
Богданович метнул взгляд на Филина, подумал: «Дипломат!» — и сказал:
— Хороший из тебя командир получится: спокойный ты в бою, головы не теряешь.
Высадиться скрытно десанту не удалось… Взвились немецкие ракеты, вспыхнув в тумане яркими матовыми шарами. Загоготали злые растревоженные пулеметы, сотни огненных трасс схлестнулись в тумане. От рвущихся мин и снарядов закипел кипятком, вздыбился Дон. На воде солдатам гибель, одно спасение — быстрей достичь того берега и вступить в бой.
Но что это?.. В немецкую какофонию грохота тоненькой ниточкой вплелись автоматные трели, поначалу еще совсем слабенькие и разрозненные, затем перешедшие в сплошной дружный треск. Раздались сухие, звонкие выстрелы «сорокапяток». Ваня различил бы их среди тысяч пушек!..
Напряженное лицо комиссара расплылось в улыбке, он повернулся к капитану. Ваня вскочил в ровике и закричал во весь голос:
— Наши-и!.. На той стороне!..
Его крик потонул в грозных раскатах артиллерии — она ударила по укреплениям немцев на правом берегу. Так длилось минут десять. Потом дымящийся туман прорезала серия зеленых ракет, и разрывы снарядов стали отдаляться. «Ага, — понял Ваня, — зелеными ракетами наши просят перенести огонь дальше. Значит, идут дела!»
Туман уже рассеивался, когда появились первые раненые и подтвердили, что десант закрепился на том берегу. Но радость была недолгой. Налетели немецкие самолеты. Наших стали теснить. Ваня видел, как Сологуб ходил по берегу, распоряжался отправкой подмоги десанту. В одну из лодок, едва она отчалила от берега, угодила мина. Вынырнули только два бойца…
Падали сраженные осколками люди, а Сологуба смерть обходила. «Заговоренный он, что ли?» И только Ваня подумал, как, ударившись о дерево, оглушительно разорвалась мина. Разлетелись с визгом раскаленные осколки… Комдив покачнулся и снова выпрямился. По лицу его, по широкой груди текла кровь. Подбежали бойцы, хотели унести его на руках, но он не разрешил. Опираясь на плечи солдат, продолжал командовать.