Иван — я, Федоровы — мы
Шрифт:
Наконец совсем стемнело. Выбрались из балки. Ване казалось, что их со всех сторон окружили — не вырваться из полыхающего разрывами кольца. Время от времени подъезжал Дымов, невидимый на своем черном коне, и показывал направление.
Ехали до полуночи. Потом снова заняли оборону. Теперь уже в приволжской степи, не такой полынной, как донская. Сил не было держаться на ногах. Жгла рана. Ваня отдал бы полжизни за час сна. Но все долбили землю, и он долбил. Впереди кострами пылали домики аэродрома в Гумраке. Позади во все небо —
10
Когда-то здесь проносились пассажирские поезда, а сейчас рельсы с лестницами шпал встали на дыбы, телеграфные столбы расщеплены. У изрытой воронками насыпи в обгоревших кустах расположилась кухня и последние, избитые осколками четыре полуторки от противотанковых орудий; дальше по пригорку у шоссе, прямо на бахче, где арбузы были съедены и раздавлены проходившими войсками, расположились огневые истребителей; там же траншеи пехоты. Здесь всё — и тыл, и передовая.
Обгорелую траву пощипывали две лошади, на которых Овчинников, превратившись теперь из шофера в ездового, возил кухню и продукты. Спасенный лейтенантом вороной фыркал от запаха гари и ошалело косил глазом на Удовико. Повар пуще бомбы боялся коня с тех пор, как тот его лягнул, и сейчас, выскребая котел, поглядывал на вороного с опаской.
— Эй, Овчинников! — закричал он. — Вставай работать.
Овчинников похрапывал в ровике, не выпуская из рук веревку с привязанной коровой. Он не спал всю ночь, ездил в тыл дивизии получать «ходячий паек».
Неподалеку разорвалась мина. Корова испуганно замычала. Удовико стал еще ожесточеннее скрести котел — сегодня он был не в духе. Кто бы мог подумать, что его бывший помощник Ванюшка Федоров скажет ему такое!..
Ваня пришел с термосом ни свет ни заря.
— Пока завтрак не готов, может, чайку, сынок, попьешь? — предложил Удовико.
А тот раскричался:
— Буду я с тобою чаи распивать! Люди на передовой завтрак ждут, а вы прохлаждаетесь в тылу!..
«Какой же здесь тыл? — оторопел от возмущения Удовико. — Ко мне на кухню еще больше мин летит. Стреляют в вас, а попадают в меня». И, словно в подтверждение его мысли, поблизости разорвалась мина. Удовико вырвал из рук спящего Овчинникова веревку, привязал корову за машиной и полез в ровик. Донесся гул моторов.
Не успел Ваня спрыгнуть в щель, как посыпались бомбы. С двумя котелками, своим и лейтенанта, он ползал за водой к водостоку у железной дороги. Из одного котелка все пролил, в другом немного осталось. Сначала Ваня протянул котелок, конечно, лейтенанту, а тот — сержанту Кухте и кивнул: передай, мол, ей… Кухта с улыбкой отдал котелок Косопыриковой:
— Пей, Анечка, на здоровье…
Она, эта Анечка, прижилась снова у истребителей.
Противотанковую батарею Дымова придали пехотному батальону, в котором Косопырикова была санинструктором, и теперь она оказывала медицинскую помощь двум подразделениям.
Отбомбив, бомбардировщики скрылись, и тут появилась новая партия. Самолеты летели на большой высоте с прерывистым рокотом перегруженных моторов. Ваня вытянул губы трубочкой и стал их передразнивать: «Везу-у, везу-у, везу-у…» Подали голос наши мелкокалиберные зенитки у разъезда Разгуляевка. «Кому? Кому? Кому?..» — вторил им Ваня. Рвались тяжелые бомбы. И хотя не до веселья, когда своих бомбят, но последние слова Ваниной импровизации: «Вам-м, вам-м…» — потонули во взрыве солдатского хохота. Анечка смеялась громче всех.
— Танки!
Смех оборвался, будто застрял в горле.
Танки двигались колонной вдоль шоссе. За ними цепью — автоматчики. Деловито затукал наш «максим». Ожили пулеметчики стрелкового батальона.
Ваня еле успевал таскать снаряды, а Черношейкин, заряжая, выкрикивал: «Бронебойным!»
Три танка загорелись, остальные застопорили и, не разворачиваясь, попятились. Из одной пылающей бронегромады немцы сумели выскочить через люк.
— Эх, вы-ы-ы!.. — закричал Ваня.
Пулеметчики дали несколько очередей.
— Давно бы так… — Ваня удовлетворенно отер капельки пота с курносого, в веснушках носа и стал выскребать палочку в контуре черного танка, нарисованного на орудийном щите. Парень ревниво следил за боевым счетом своего орудия и переживал, когда видел больше палочек на щите других пушек.
Вскоре атака повторилась. Теперь немцы наступали широким фронтом… Справа, по ту сторону железной дороги, они обходили поселок Орловку. Прислушиваясь к гулу боя слева, Ваня определил, что и здесь немцы продвинулись. Обстановку он оценил сразу, почти подсознательно, как бывалый солдат. И чутьем понял: им сегодня достанется…
На этот раз немецкие автоматчики наступали впереди танков и, понеся большие потери, все же ворвались в траншеи пехотинцев и стали окружать истребителей. Дымов крикнул:
— У пушек остаются по двое, остальные за мной!.. — и бросился с бойцами на автоматчиков. Комиссар — с ними.
Наводчика Ваниного орудия ранило в лицо, его хотел было заменить Черношейкин, но тут разорвалась мина, и осколок впился ефрейтору в руку. Ваня оттолкнул Черношейкина от панорамы:
— Таскай снаряды!
Трудно было сделать первый выстрел… Волнуясь, Ваня вертел ручку поворотного механизма и никак не мог совместить перекрестие панорамы с танком — тот быстро двигался, подскакивая на неровностях. Так и нажал спуск, боясь, что Черношейкин не даст ему больше палить. Орудие дернулось, в ушах зазвенело… Во второй раз Ваня поймал танк в перекрестие, но тоже промахнулся.
«Да я ж не даю упреждения, а фашист на месте не стоит…» — догадался он, дал упреждение и неожиданно для себя увидел, как танк с перебитой гусеницей завертелся на месте.