Иван — я, Федоровы — мы
Шрифт:
Черношейкин до войны вычитал где-то изречение восточного мудреца, что «легче сделать ученого, чем человека». И теперь усач развил свою теорию: «Если учить подлеца, он еще наитончайшим подлюкой станет. А если Ванюшка непорченый, то и наука ему идет впрок».
Сам же Ваня никак не мог дождаться вечера… Он сидел, окруженный бойцами из пополнения, и рассказывал им, как воевал с лейтенантом от самого Дона.
Но позвонили с командного пункта дивизии и передали приказ: срочно направить воспитанника части Федорова на левый берег. «Не вздумайте задерживать, — предупредили комиссара. — Командарм Чуйков приказал
Комиссар Филин с досадой передал трубку телефонисту… С каким трудом он в свое время упросил «железного капитана» оставить в части дерзкого парнишку. А теперь, когда тот провоевал с ними три месяца, остепенился, приходится расставаться. Дымов опустил голову — не ожидал, что так скоро настанет разлука.
— Хочешь не хочешь, Огонь, а приказ выполнять надо, — вздохнул комиссар.
Дымов решительно поднялся:
— Ладно, сам поговорю.
Он вылез из окопа у заводской стены, где находился телефонный аппарат, и зашагал по площади Дзержинского. Здесь располагался его противотанковый район — три пушки, девять бронебоек, охотники с горючкой в круглых колодцах и пулеметчики. Лейтенант угадал сразу, что Ваня должен быть в скверике у крайней левой пушки — оттуда доносился оживленный говор. Но Дымов направился сначала к правому орудию, постоял с сержантом Кухтой, поинтересовался у него, как обвыкаются новенькие, и затем уже подошел к скверику. За эти несколько выигранных минут он прикинул, с чего начать разговор, чтобы подготовить Ваню к самому неприятному.
Увидев лейтенанта, тот вскочил и подал бойцам команду:
— Встать! Смирно!
Дымов махнул рукой:
— Вольно! Братишка, ты мне нужен…
Ваня привык, что Дымов при других всегда называл его «рядовым Федоровым», и необычное обращение насторожило. Но сегодня все были с ним по-особенному ласковы и радушны.
Они пролезли сквозь пробоину в каменной стене и, очутившись на пустынной аллее, пошли мимо разбитых цехов огромного Тракторного завода. Лейтенант молчал, и Ваня вопросительно смотрел на него.
— Выпускали бы сейчас тракторы, — начал Дымов издалека, — хотел бы здесь работать?
— Как побили бы вражину, конечно, хотел бы, — не задумываясь, отчеканил Федоров.
— Ты у меня прямо заправский вояка! — оглядел лейтенант ладного и подтянутого Ваню. — Жаль, молод больно…
— Уж и молод! А сам-то… — восторженно глядя на лейтенанта, сказал мальчишка.
Теперь лейтенанту еще труднее было огорчить Ванюшку, и он снова начал издалека:
— Если мы когда-нибудь расстанемся… Ты не забывай меня, братишка. Ладно?
— Как это — расстанемся? — Ваня насторожился. — Если переведут тебя куда, и я с тобой. Забыл, как поклялись на Мамаевом?
Дымову было впервые так трудно говорить. Он сейчас ненавидел себя: «Я Ванюшку как на медленном огне поджариваю!» — и сказал напрямик:
— А расстаться нам с тобой все-таки придется.
Ваня застыл как вкопанный, не спуская глаз с лейтенанта: «Что он такое городит?» А Дымов уже твердо продолжал:
— Хотя и поклялись, а придется. Не от меня зависит, братишка. Приказ командарма — отправить тебя в тыл.
Ваня, опустив голову, хотел что-то сказать и не мог. Оба стояли подавленные среди мертвых развалин
— А я пойду к командарму и скажу: «Вам можно держать пацана, а лейтенанту — нет?..»
— Он уже отправил своего в тыл.
— А когда меня? — потухшим голосом спросил Ваня.
— Сейчас.
— Как же! — чуть не задохнулся мальчишка. — А комсомол?
— Ладно. Примут, тогда поедешь.
Они походили среди заводских развалин. Лейтенант пытался утешить Ваню. Говорил, что война не вечно будет и они обязательно встретятся. Но оба знали, что война будет еще долгая, и все может случиться.
Вечером в том же скверике, среди обгоревших и посеченных осколками кустов, заседало комсомольское бюро. Пришел политрук из политотдела и прилег со всеми в кружок. Дымов прочел вслух Ванино заявление:
— «В комсомольскую организацию истребителей танков.
Прошу принять меня в Ленинский комсомол. Пока жив, не дам фашистским гадам напиться из Волги. Клянусь сражаться до полного истребления всех гадов на земле.
К сему, боец Иван Федоров».
Слушая свое заявление, Ваня с огорчением думал, что ему уже не придется до победного конца бить гадов.
— Какие будут вопросы к Федорову? — спросил лейтенант.
У комсомольцев было только одно желание Ванюшке: пусть учится так же, как воевал.
Комиссар Филин сказал:
— Ты, Федоров, потерял родных. Теперь знай: мы для тебя как семья.
Ваня сидел притихший…
Проголосовали. Политрук тут же вручил ему серый, будто с шиферными корочками, билет; на первой страничке, как и у лейтенанта, — ордена Боевого и Трудового Красного Знамени и написано его, Ивана Федорова, имя. Долго он ждал этой минуты. У него в руке был комсомольский билет, казавшийся красным в отсветах пожаров. Не выпуская билета из рук, он показывал его обступившим бойцам.
«Солдатское радио» разнесло, что утром повар доставит завтрак и увезет на ту сторону Ваню. К нему подходили проститься, просили самолично сдать на полевую почту письма…
На прощание дарили кто что мог. Сержант Кухта — немецкий трехцветный фонарик. Черношейкин уговорил взять у него кресало с камнем и фитилем — вещь надежная и на ветру не гаснет. Кто-то подарил ему даже немецкую гранату, будто она ему в тылу пригодится. От комиссара он получил на память компас, а лейтенант отцепил от пояса финку в чехле, с которой не раз ходил в разведку. У Вани заблестели глаза, но взять отказался: «Тебе, Огонек, нужней». Тогда Дымов сам пристегнул ему финку к поясу.
Потом они с лейтенантом думали о том, куда Ване поступить учиться. И порешили: раз он хочет работать на станке, прямой смысл пойти в ремесленное училище. Еще их волновало, как они разыщут друг друга после войны. Но тут Дымова вызвало начальство, и разговор они отложили до утра.
Ваня прилег в кустах сквера — отсюда просматривалась вся площадь Дзержинского перед Тракторным заводом с расходившимися от нее веером улицами. Он наверняка увидит лейтенанта, с какой бы стороны тот ни возвращался. Бойцы спали, только дежурные оставались у орудий. Ожидая Дымова, Ваня нет-нет да притрагивался к карману с комсомольским билетом, не удержавшись, вытаскивал еще раз взглянуть.