Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…

Васильев Борис Львович

–  Ты чего колдуешь?

–  В порядке!
– Сергей шагнул к ней, оттесняя в каюту.
– Давай-ка, девочка, документики проверим…

–  Ну, ты, медведь!
– Шура крепко ударила его по спине.
– Ты руками-то не очень, слышишь?

Дверь за ними закрылась. Иван хмуро держал пустой рукав. Рядом мерно работала помпа, гоняя топливо по замкнутому кругу. Щелкала стрелка, отсчитывая литры. Из рубки вышла Еленка.

–  Скоро?

–  Скоро… - Иван помолчал.
– Обманываем, Еленка.

–  Как

так?

–  Он другую помпу включил. Переливает из пустого в порожнее.

–  Молодец!
– улыбнулась Еленка.
– Давно бы так.

–  А у Шурки лишнее окажется.

–  Вы за Шурку не беспокойтесь, Иван Трофимыч. Шурка лишнее колхозу за полцены продаст и вам же спасибо скажет.

Из каюты выскочил Сергей, глянул на счетчик.

–  Шестьсот нащелкало.

–  Хватит, Сергей.

–  Давай уж до тысячи, капитан. До тысячи я, пожалуй, выдержу.

Улыбнулся Еленке, подмигнул шальным, победным глазом, опять скрылся в каюте.

–  Хват, - неодобрительно заметил Иван.

Еленка промолчала. Посидела немного, ушла в кубрик.

Пришел Сергей. Усмехаясь, быстро отключил помпу, смотал рукав. Шуры не было.

–  А масло?
– спросил Иван.

–  Двойная норма. По знакомству.

Вдвоем накачали масла в бак. Иван прошел на катер, закрыл горловины.

–  Готово, Шурочка!
– крикнул Сергей.

Вышла Шура. Остановилась в дверях - непривычно тихая, с застывшей улыбкой:

–  Дом пять. С палисадничком.

–  Угу, - кивнул Сергей, отдавая чалку.

–  Обманываешь, поди?
– тихо спросила она.

–  Ровно в восемь, как договорились. До встречи, курносая!
– Прыгнул на катер, не оглядываясь, прошел в рубку.
– Дура стопроцентная.

Иван молчал. Он отводил катер кормой и сквозь стекло рубки видел толстуху. Она стояла у борта, держась за леер, и глядела им вслед.

–  Веди, - сказал Иван, отходя от штурвала.
– К диспетчерской.

Сергей посмотрел на него, усмехнулся:

–  Мне еще противнее, капитан. А что сделаешь? Жизнь такая, что только поворачивайся побойчей, а то затолкают.

У диспетчерской их ждала высокая худая женщина в белом платочке, повязанном вровень с бровями. Она выхватила у Сергея канат, неумело зачалила, приговаривая:

–  Да сама я, сама… Не беспокойтесь.

–  Паша?… - Иван торопливо прохромал к носу.
– Ну, давай шагай на катер. Как Федор?

–  Да все так же, Иван Трофимыч, все так же. Кланяться вам велел, благодарил. И я вам благодарная, Иван Трофимыч, так я вам благодарная…

Она тихо заплакала, утирая слезы концом платка.

–  Будет тебе, Паша, - сказал Иван.
– Садись вот сюда.

–  А Федя лежит, - совсем тихо сказала Паша.
– Не шевелится, тихо лежит, спокойно…

–  Да… - Иван вздохнул, присел рядом, вытянув хромую ногу.
– Была в кадрах?

–

 Была, Иван Трофимыч. Оформили меня. Вот.
– Паша достала новенькую трудовую книжку.
– Я ведь работать пришла, Иван Трофимыч. Я за Федю моего.

–  Домой ступай, - сказал Иван.

–  Да как же, Иван Трофимыч? Ведь матросом я к вам. Пятьдесят рублей положили мне…

–  Двадцатого приходи. Получка у нас двадцатого и пятого каждого месяца.

–  Вы позволите, Иван Трофимыч, хоть постираю с вас. Рубашечки, может, бельишко. И товарища вашего.

–  Не надо, Паша, спасибо. Ступай домой. Вовке скажи, что жду его к семи, как условились.

Потом их срочно отрядили тянуть плот - "воз", как это именовалось здесь. Многотонная громадина длиною в четверть километра медленно ползла сзади, катерок, задыхаясь, волок ее, дрожа корпусом и глубоко осев кормой. Трос звенел, как струна.

–  Сдадим и пообедаем, - сказал Иван.
– Пора уж.

Он сидел перед рубкой рядом с бригадиром плотовщиков - рослым, угрюмым мужиком, ехавшим на буксир оформлять акт о сдаче плота. Бригадир всю дорогу радовался, что работа идет без перебоев, и этот плот - уже сверхплановый.

–  Премию дадут, Трофимыч. Рубликов, думаю, полтораста. Может, сена раздобуду: лето уже за половину зашло…

Навстречу шел "Быстрый" - катер сплавконторы. Сергей дал отмашку по борту, но "Быстрый" с ходу подошел почти вплотную.

–  В два митинг!… - прокричал в рупор капитан.
– У конторы! Понял, Трофимыч?

–  Понял, Антон Сергеич!
– крикнул Иван, и катер ловко отвалил в сторону.

–  Точно, говорили насчет собрания, - подтвердил бригадир.
– Ну, Трофимыч, кажись, с тебя причитается…

Сдав плот, они ходко пошли к конторе. Причал был весь забит катерами, и Иван отшвартовался у борта самоходного топлякоподъемника.

–  И вас с работы сняли?
– удивился он.

–  Приказ такой, - ответил капитан подъемника, совсем еще молодой, плавающий самостоятельно первую навигацию.

Через топлякоподъемник к ним пробирался председатель месткома Володька Пронин - в белой рубашке, при галстуке, с папкой.

–  Ну, быстренько, быстренько, люди ждут. Значит, повестка такая: я информирую о вашем трудовом подвиге, затем…

–  Ох, Володя, не надо!…

–  С воспитательной целью…

Тут из рубки вылезла Еленка. Пронин пронзительно глянул на нее.

–  Товарищ Лапушкина, вы бы приоделись. Перед народом стоять будете.

–  Не пойду я, Иван Трофимыч…

–  Живо, живо, товарищ Лапушкина!
– крикнул Володька.

Еленка завозилась, переодеваясь, и вышли они на площадь, когда народ уже собрался. Володя шел впереди, пробираясь к спешно сооруженной трибуне. Люди с готовностью уступали дорогу.