Ивушка неплакучая
Шрифт:
— Без тебя знаю, где мне быть, — сказал он и, постепенно остывая, посоветовал: — И вот что я тебе скажу, Надежда, выбрось-ка ты свой «гениальный план» пз головы и никому больше про него не сказывай, не смеши людей, не позорь ни себя, ни меня, ни вон ее, — кивнул он на притихшую за печной перегородкой тещу.
Надёнка промолчала, но от затеи своей не отказалась. Двумя месяцами позже в доме Матрены Дивеевпы Штопалихи уже проверялась таблица выигрышей.
Электрическая лампа, размеров неправдоподобно великих, в человечью, пожалуй, голову, свисала на
— Ну что, сейчас отправляться за «Москвичом» аль на завтра отложим? — спросил он, злорадствуя.
— Отвяжись, не до тебя… — огрызнулась Надёнка.
— Не мешай нам, Авдюша, — взмолилась и теща, вытирая платком свое вспотевшее, крайне озабоченное, раскрасневшееся лицо, — не то собьемся, запутаемся вконец…
— Лучше бы ты ушел куда-нибудь, — сказала Надёнка.
— Это можно, — сейчас же согласился Авдей, направляясь к входной двери, — желаю удачи. — И шагнул за порог.
Надёнка, хмыкнув, обиженно поджав губы и вскинув круглый подбородок, лукнула ему вслед:
— Поду-у-умаешь!
Оставшись одни, продолжали свое занятие. Перед развернутой таблицей проверялась пачка за пачкой.
— Опять мимо? — время от времени осведомлялась страшно озабоченная Надёнка.
— Рядышком прошмыгнул… — сообщала, хмурясь от напряженного внимания, Штопалиха. — На одну лишь циферку не сошлось…
— Погоди, еще сойдется, — говорила, подавая матери очередную пачку, Надёнка. В голосе ее, однако, уже не было прежней уверенности.
— Должна сойтись… — поддерживала в ней боевой дух мать.
Остановила их работу прозвучавшая за окном песня:
На побывку едет Молодой моряк…
Вслед за песней ввалились в избу и ее исполнители — двое бравых военных в матросской, тщательно отутюженной форменке. Это были Минька и Гринька.
Надёнка в один миг убрала со стола таблицу и лотерейные билеты, убежала в переднюю, а Штопалиха всплеснула руками:
— Минька, никак, ты? А это не Гринька ли будет?
— Так точно, Матрена Дивеевна! Явились в краткосрочный отпуск, как отличники боевой и политической…
— Батюшки мои, что же я, старая, стою так… Надёнка, что ты там укрылась?.. Иди самовар разогрей, а я сейчас яишенку поджарю с сальцем… Перво-наперво, ко-нешное дело, чаек…
— Не трудитесь, Матрена Дивеевна, моряки такой напиток не употребляют.
— Ну, другого я для вас не припасла…
— Нам и не надо ничего другого. Вот обещанное тебе привезли, — Минька подал растроганной Штопа-лихе очки.
Матрена Дивеевна водрузила их на свой толстый, расплывшийся на пол-лица нос, повертелась перед зеркалом:
— Точно учителька, право… Где ж вы плаваете там, по каким морям-окиянам, а, Минька?
— Это секрет, тетенька Матрена. Военная тайна.
— Ну, ну. Секретное-то ребята при мне, как и при Апреле, не рассказывайте. Я, как и он, грешник,
— Спасибо за предупреждение, Матрена Дивеевна! Разрешите отбыть, товарищ командир… товарищ завидовский капитан первого ранга!
— Да ступайте уж, — завидовский «капитан» широко улыбнулся. — А Филипп-то Фенюхин, знать, не с вами служит? Нет? Ну идите. Матеря-то ваши, чай, стряпней занялись. Дождались соколов. Ступайте, ступайте. За очки еще раз спасибо. Выручили старую.
33
На полевом стане, у будки, приготовившись полудне-вать, лениво перебрехивались мужички — небольшой кружок, образовавшийся вокруг Тишки. Тут были Санька Шпич, не избранный в очередной раз в депутаты местного Совета и по этой причине уступивший свою председательскую должность другому человеку и заделавшийся учетчиком комплексной бригады; древний Максим Паклёников, недавно овдовевший и ушедший на пенсию и теперь день-деньской околачивавшийся на поле возле молодых односельчан и таким образом дожидавшийся своего последнего часа на горькой и сладкой завидовской земле; бывший комбайнер, а теперь тоже колхозный пеисиопер, находящийся здесь в качестве наставника молодых механизаторов, Степан Тимофеев; несколько в стороне маячила длинная, склонившаяся над котлом фигура Апреля, только что доставившего пахарям ведро карасей и сейчас дававшего консультацию стряпухе относительно затевавшейся ими ухи.
По зяблевому полю, где некогда разыгралась свадебная история, навстречу тракторам бежали Минька и Гринька, сигналили руками, чтобы трактористки, их одногодки, остановили свои машины. Но девчата не остановились. Из одной лишь кабины спрыгнула на землю Феня, — должно быть, она натаскивала, инструктировала одну из своих воспитанниц.
Гринька попросил:
— Теть Фень… Федосья Леонтьевна! Разрешите хоть один круг проехать. Ей-богу, и во сне эту нашу землю видел. А когда по морю идем, так и кажется, что под нами поле. И мы не на корабле боевом, а на тракторе.
— Вы что же, на побывку? — спросила Феня, стряхивая с комбинезона пыль.
— На побывку. Отличники мы! — не вытерпел, чтобы не похвалиться, Гринька.
— Молодцы, — сказала Феня, а в глазах, в темнеющей их сини, был немой вопрос: «Что же с Филиппом моим? Как он там? Скоро ли приедут с Танюшкой и внучонка мне покажут?..» Вслух, однако, спросила:
— Отслужитесь — вернетесь в Завидово аль как?
— Там видно будет, — неопределенно сказал Минька.
— Нет, ты не юли. Скажи прямо: вернешься ай нет?
— А мне чего тут делать, Федосья Леонтьевна?.. Скажите, сколько вашему инженеру Федченкову лет?
— А дьявол его знает. Сорок, наверное, с гаком. Тебе-то зачем это знать?
— Так, — подытоживал Минька, не отвечая на ее вопрос, — сорок с гаком, ну а механику, дяде Авдею?
— Этот чуток постарше.
— Так, — опять подытожил Минька. — А скажите, Федосья Леонтьевна, хорошие они специалисты?