Июль для Юлии
Шрифт:
— Не буду отрицать, что ты слишком любопытен. И назойлив, как муха, притом, — лениво отозвался Бобров. — А кто вон та милая блондиночка? Судя по всему, она в свете впервые…
Друзья пустились в обсуждение прелестей незнакомки. Это занятие так увлекло их, что они не сразу заметили тучного мужчину в новеньком мундире, богато украшенном орденами. Мужчина страдал отдышкой и носил монокль. Подойдя к графу, он сунул монокль в глаз, отчего его круглая физиономия стала похожа на луну, вздумай та внимательнее приглядеться, что же творится на грешной земле.
Мужчина довольно
— Что случилось, Вольдемар? Этот каплун расстроил тебя?
— Прости, я и забыл, что ты ничего не смыслишь в итальянском, — усмехнулся Бобров.
— Твоя правда, мало смыслю, — засмеялся Бельский. — Но это ничуть не мешает мне волочиться за сеньоритой Петрой. А она, смею тебя заверить, еще ни разу не нашла, что мой язык дурен. Я имею в виду, итальянский.
— Ну да, конечно, — пробормотал Бобров.
— Так что тебе сказал твой знакомый?
— Боюсь, я попал в крайне невыгодное положение.
— Объяснись!
— Я должен деньги этому господину. О чем он сейчас любезно напомнил.
— И много ты ему задолжал?
Бобров назвал сумму.
— Бог мой!
— Только не надо комментариев. Я в свое время наслушался нравоучений отца, а затем и дяди.
— Вольдемар! Ты сошел с ума!
— Воистину, если рассказал об этом тебе.
— Не сердись, но… я не представляю… Сколько у тебя времени? Где ты раздобудешь такую сумму?
— Да уж не у тебя стану занимать.
— Ты надеешься, что кто-то ссудит тебе…
— Я женюсь.
Глаза у Андрея едва не выскочили из орбит.
— Что?! Прости, я, верно, ослышался?..
— Ничуть. Дело решенное. Я женюсь. К осени.
— На ком же?
— На Юлии Паниной.
— Кто это? Первый раз слышу.
— Подопечная моего дяди. Какая-то дальняя родственница, сирота. Дядя опекал ее, пока сам не представился. Фатальная девчонка. Мне заранее жутко.
— Ты встречался с ней?
— Раз или два. Давно, лет шесть назад.
— Хороша собой?
— Сущий уродец. Бледная, как смерть. Какие-то мышиные, серые волосы, водянистые глаза… Она очень больна. Но живуча, черт побери. Сколько времени я ждал известия о ее смерти, но смерть в планы этой мышки, похоже, не входит. Придется жениться.
— Вольдемар! Зачем тебе такое убожество?!
— У этого убожества достаточно денег, чтобы мне хватило на три жизни.
Бельский сильно в этом сомневался, но спорить не стал:
— Сколько ей лет?
— Никогда не интересовался. Что-то около осьмнадцати.
— И ты виделся с нею раз или два?
— Я только что признался тебе в этом.
— А теперь ты явишься к девочке и предложишь руку и сердце? — насмешливо спросил Андрей. — Ты воображаешь, что она с радостью их примет? Думается, барышня едва ли ответит на твои ухаживания.
Бобров самодовольно улыбнулся и похлопал приятеля по плечу.
— Вот увидишь, она будет счастлива. Представь — сирота, жившая затворницей и знавшая жизнь только по французским романам…
Бельский рассмеялся:
— Должен ли я узнать твою физиономию в «блестящем как солнце, молодом человеке»? Но как ты узнаешь душу девушки лучше ее самой? По-моему, ты не самый прозорливый любовник на свете!
— Я хорошо знаком с домоправительницей барышни. Пара подарков старухе-ключнице — и я в курсе всего, что любит объект моего внимания. Как видишь, мне не обязательно проявлять чудеса прозорливости.
— Вот дьявол! Ты предусмотрел все!
Бобров принял восторги приятеля, как само собой разумеющееся.
Друзья попивали шампанское и провожали взглядами особо красивые фигурки, проносившиеся мимо них в танце. Перед ними мелькали точеные щиколотки, изящные ступни в атласных туфельках — прелестницы знали, как привлечь внимание, но остаться в рамках хорошего тона.
Бельский поморщился, заметив, что взгляды, которые барышни бросали в их сторону, предназначались не ему, а его другу. Заметил он и то, как граф лениво приподнимал ресницы, чтобы пронзить очередную красавицу холодным взором, столь модным в последнее время. Про себя Андрей решил поупражняться в метании подобных взглядов дома, перед зеркалом, а вслух сказал, с трудом скрывая досаду:
— В этой истории меня радует только одно — когда ты женишься, все эти кокотки наконец-то меня заметят. Ведь ты будешь потерян для них!
Бобров издал сухой смешок и щелчком сбил с рукава невидимую пылинку:
— Друг мой, не думаю, что какому-то существу, тем более, моей будущей серой жене, под силу заставить меня отказаться от привычек. Так что не питай иллюзий…
— Но, Вольдемар! Не будешь же ты по-прежнему волочиться за каждой юбкой, зная, что твоей супруге рано или поздно станет известно обо всем! Зачем тебе пытать удачи с чужими женщинами, когда у тебя будет жена?
Граф снова усмехнулся, смерив Андрея взглядом с головы до ног:
— И что — жена? Ты же не отказываешься пообедать в ресторации только потому, что дома у тебя хорошая кухня? — бросил он, повергнув Бельского в замешательство.
При всем деланном цинизме, Андрей был хорошим, неиспорченным малым, и еще не избавился от романтического отношения к женщинам. Тем более, посягательством на святыню казалось ему подобное пренебрежительное отношение к жене — существу, дарованному небесами. Но эти мысли Андрей оставил при себе, опасаясь насмешек со стороны товарища и его обвинений в старомодности убеждений. В душе он пожалел несчастную девочку, которой Бобров уготовил столь незавидную участь. Верно, она очень расстроится, когда после свадьбы обнаружит, что любовные дифирамбы мужа были только средством к получению ее состояния.