Из Багдада в Стамбул
Шрифт:
Армянина я тем временем не выпускал из поля зрения. Он все еще стоял за воротами. Торговец проследил за моим взглядом. Он заметил, на кого я смотрю, и сказал:
– Эфенди имеет в виду того человека, что стоит в воротах?
– Да.
– Он только что проходил мимо.
– Да.
– И приветствовал меня.
– Я этого не заметил. Ты что, его знаешь?
– Да, он покупал у меня одежду. Думаешь, он преступник?
– Я это узнаю.
– Ты на службе у падишаха, и я отвечу тебе честно. Спрашивай, что ты хочешь знать!
– Одежда, которую
– Нет.
– И он не портной?
– О нет! Я потерпел убытки. Одежда была очень дешевой, но большую часть ее мне снова вернули… Что-то произошло, на них вроде бы напали…
– Их не наказали?
– Он здесь чужой, его не нашли. А потом, когда он снова вернулся и его схватили, ему удалось избежать штрафа.
– Кто он?
– Он одевается как болгарин, но он армянин и зовут его Манах эль-Барша.
– Ты знаешь, где он живет?
– Он постоялец хараджа – обители немусульман в Ускубе. Там много армян.
– А здесь где он остановился?
– Когда он бывает в Эдирне, то живет то здесь, то там. Но чаще всего в гостинице болгарина Доксати.
– Как его найти?
– Этот дом недалеко от резиденции греческого митрополита.
Мне это ровным счетом ничего не сказало, но виду подавать было нельзя. Тем временем армянин двинулся дальше, а я – за ним, коротко попрощавшись с торговцем.
Какое счастье, что мне удалось найти кого-то, кто знал этого Манаха эль-Баршу! Кто знает, сколько мне пришлось бы тыкаться вслепую, пока я не вышел бы на него! Армянин еще раз обернулся, но не признал во мне человека, который его преследует и разговаривал с ним. Наконец он вошел в дом, похожий на гостиницу.
Рядом расположился с товаром продавец каштанов. Я купил у него пригоршню и поинтересовался:
– Знаешь, кто живет в большом доме, в этом, слева?
– Греческий митрополит, эфенди.
– А кто напротив?
– Это болгарский постоялый двор. Хозяина зовут Доксати. Хочешь остановиться у него? У него дешево и удобно.
– Нет, я ищу хозяина гостиницы по имени Марате.
– Такого я не знаю.
Чтобы не заходить слишком далеко в своем дознании, я назвал первое пришедшее на ум имя. Для начала достаточно. Теперь надо было продумать план действий. Необходимо было принять меры, чтобы арестованный не сбежал. Узнать, в каких связях он находится с этим Манахом, было нелегко, но попытаться стоило.
Я запомнил как следует расположение этого дома, чтобы при необходимости найти даже вечером, и вернулся к Гуляму.
Меня уже долго ждали. Исход судебного разбирательства никому не понравился, и тем более непонятно поэтому было мое такое спешное исчезновение.
– Сиди, – обратился ко мне хаджи Халеф Омар, – я опять очень переживал за тебя!
– Переживал? Отчего же?
– Отчего? И ты еще спрашиваешь? – спросил он с обидой. – Разве ты забыл, что я твой лучший друг и защитник?
– Нет, не забыл, Халеф.
– Но как друг ты мне должен сообщать, куда уходишь, а как подопечный – брать меня с собой.
– Мне не было нужды делать это.
– Не
– Почему же, Халеф?
– Потому что здесь врагов не сразу увидишь глазом. Или я не понял, что ты отправился за новым врагом?
– Как же ты пришел к этой мысли?
– Я проследил за твоим взглядом и увидел то, что увидел ты.
– И что же увидели твои глаза?
– Они заметили в суде одного болгарина, который на самом деле вовсе не болгарин. Как только он ушел, тебя как ветром сдуло.
– Правильно, Халеф, ты все верно увидел, – сказал я.
– О сиди, – произнес он с гордостью, – помнишь, когда мы скакали через Вади-Тарфои, ты выслеживал убийцу?
– Помню.
– Я еще тогда посмеялся над тобой, что ты читаешь на песке. Я был тогда тем, кого турки называют амак (глупец), но считал себя очень умным.
– С тех пор ты научился у меня, так?
Он был смущен. Трудно было напрямую признать, что защитник научился мудрости у защищаемого; но и отрицать этого нельзя было. Поэтому он ответил так:
– Мы оба учились друг у друга, сиди. Что ты знал, ты преподавал мне, что я знал – то ты перенимал у меня, так мы оба стали мудрее, такими мудрыми, что и Аллах, и Пророк полюбили нас. Если бы ты был не христианином, а правоверным, эта любовь была бы в тысячу раз сильнее!
– Все, что ты говоришь, нуждается в проверке. Вот мы сегодня и посмотрим, так ли ты умен, как думаешь!
Его глаза гневно засверкали.
– Сиди, – сказал он, – ты собираешься экзаменовать меня? Меня, который верно служит тебе с самого начала? Я защищал тебя от всяческих опасностей души и тела. Я твой друг и твой поклонник, ибо я люблю тебя так сильно, что и не знаю, кому больше принадлежит мое сердце – тебе или моей Ханне, цветку среди женщин. Я голодал с тобой и прозябал в пустыне, потел и мерз. Боролся с тобой и за тебя, ни один враг не видел моей спины, потому как я посчитал бы за стыд покинуть тебя на поле боя. И сейчас ты собираешься проверять, умен ли я! За все мое к тебе отношение – вот это?! Сиди, пинок ногой меньше задел бы меня, чем эти слова…
Храбрый парень сказал все это искренне. В глазах его я заметил слезы. Я не хотел, конечно же, его обидеть, поэтому, положив руку ему на плечо, сказал:
– Я ничего такого не имел в виду, мой Халеф. Я только хотел сообщить, что сейчас появилась возможность проявить свой ум.
Такой оборот дела его вполне устроил.
– Расскажи мне об этой возможности, сиди, и ты увидишь – я не обману твоих ожиданий!
– Речь идет о человеке, за которым я наблюдал во время слушания. Мне кажется, что это…