Из блокады
Шрифт:
Зелёных штуковин на проводах и деревьях поприбавилось, сделались они крупнее, и цвет у них стал болотный - неприятный, и, как будто, липкий. В придачу к этому, они извивались, словно пучки гигантских земляных червей. Повеяло едва уловимым, но отчётливо различимым сквозь вонь работающего трактора, запашком. Тут мне впервые почудилось - пропадаю. Страх в виде холодного кома обосновался внутри, да так всё там выморозил, что заныло в паху. Успокоишь себя, но выметнется из кустов птица, или заяц поперёк железки прошмыгнёт, и снова кишки покрываются инеем.
Как мы перебрались через реку - отдельная история. В общем-то, и не река это, так,
Конечно, проще всего по мосту, да соваться на этот мост ох, как не хочется. Про свисающие с проводов и деревьев зелёные штучки-мочалки я говорил. Если они в стороне, и никого не трогают - пусть висят. Но здесь же полное безобразие: мост покрылся красно-рыжими потёками, на перилах шелушатся струпья ржавчины, а на всех перекрытиях, рельсах, шпалах, словом, везде навешена зелёная дрянь. Только она теперь не совсем зелёная, а, скорее, болотно-жёлтая, блестит от слизи и колышется. Этой слизью всё выпачкано. Сочится она по шевелящейся растительности, капли набухают, склизкие нити тянутся. И запах теперь отчетливее чувствуется - чем-то нехорошим, разложившимся попахивает.
– Вон как оброс, - Леший показал на увешанные зеленью перила, - обсопливился.
– Что за дрянь?
– наморщил я нос.
– Это, друг, та ещё гадость, - ответил Антон.
– Всем гадостям гадость. Вонючий мох называется. Архип тебе объяснит, что это вовсе не мох, но дело в другом. Дело в том, что эту дрянь лучше обходить стороной.
– Опасный?
– я, на всякий случай, попятился от моста.
– Ещё какой, - усмехнулся Леший, - и не сомневайся.
– Смотри, - Антон протянул руку к ближайшему пучку, а тот ему навстречу подался. Из него сопли рекой потекли.
– Чо, поздороваться решил со старым дружком?
– ехидно спросил Леший.
– Давай, обнимись, да в засос поцелуйся. Чтобы вышло, как в прошлый раз. Понравилось, небось?
– А то?
– засмеялся Антон, а Савелий радостно захихикал.
– А что было в прошлый раз?
– поинтересовался я.
– Поскользнулся удачно! Точно в заросли "вонючки" угодил, - объяснил Леший. Перемазался соплями, да так и не отстирался. Одёжку выкинул, а кожу-то не сдерёшь! Даже за стол с ним не садились. Так разило - что свекольный самогон, и тот своим духом вонищу не перебивал.
– И всё?
– разочаровался я. Мне почему-то вообразилось, будто с Антоном приключилось что-то совсем уж страшное.
– Не всё, - сказал Леший, - ещё прыщами сверху донизу покрылся, красными такими, блестящими. Но это фигня, почесался, облез, и как новенький. А насчёт вонищи - врагу не пожелаю такое нюхать! Задушить хотели, чтобы сам не мучился и других не мучил.
Мы перебрались через речушку вброд, а Савке пришлось ехать по мосту. Сам механик замотался в целлофановый дождевик - и вперёд. Ничего, нормально получилось. А трактор и бочку мы потом отмыли. Но дальше шли пешком: Партизан дорогу разведывает, мы с Антоном за ним, а сзади тарахтит на тракторе Савелий. Шагать по трухлявым шпалам - та ещё маета, но ехать на провонявшей слизью машине - вообще никакого удовольствия.
Вонючий мох, это цветочки, ягодки ждали за ближайшим поворотом. Рассказывать не хочется, и даже вспоминать тошно!
Есть одно место; железка
Я рассказывал про ледышку, ту, что внутри время от времени шебаршится. Конечно, то не настоящая льдинка, просто странные ощущения в организме, но сейчас мне показалось - всё по правде! Я, буквально, ощутил, как шершавые грани царапают и разрывают внутренности, только вместо боли чувствуется жгучий холод. Наполняла, наполняла меня тревога, и наполнила по самую макушку - ещё немного, и наружу хлынет. Сбилось дыхание, а сердце затрепыхалось бабочкой; натурально, сейчас грохнусь в обморок. Всё, не могу ступить ни шагу! Страшно! До липкого пота, до дрожи в коленях - страшно! Замер я, уставился в спину Лешему, а тот, не оборачиваясь, уходит.
Сзади остановился трактор, Савелий выбрался из кабины, чтобы полюбопытствовать, зачем это я столбом прикинулся. Антон засуетился. То в глаза посмотрит, то пальцами перед моим носом защёлкает. А я - ни с места, прирос, и шага ступить не могу. Забеспокоился Антон, бросился за Лешим. Вскоре лесники вернулись: один сердитый, второй взволнованный.
– Чего стоим, кого ждём?
– ехидно поинтересовался Леший.
– Прихватило парня. Видишь, бледный, как поганка, - объяснил Антон.
– Вижу, что взбледнул!
– Леший замахал перед моими глазами ладонью, - Эй, друг, ты чего удумал? А ну, шевели мослами!
– Мужики, как хотите, а дальше не пойду, - чуть не плача, сказал я.
Жёлтые глазки Лешего прищурились, ухмылочка под бородой обозначилась.
– Кажись, испужался, - процедил он, и тягуче сплюнул мне под ноги.
– Все они крутые, пока в лесу не окажутся. Непонятно, куда крутизна и девается. Это тебе не людей вешать. Здесь по-другому... а ну, вперёд! Шагай! Шагай!! Шевелись, я сказал!!!
Честное слово, я попытался! Вопящий и брызжущий слюной в лицо Леший на любого страх нагонит. Но что тот страх рядом с холодом, выморозившим внутренности? И всё же я попробовал. Ноги будто корни пустили: никто не держит, а шагнуть не могу. Дрожь побежала волнами от пяток до затылка, и ясно - если хоть шаг сделаю, конец мне придёт. Такой от беспомощности ужас одолел, что захотелось скулить, как побитому щенку. Нелепо это, и перед людьми неудобно, только ничего не могу я с собой поделать.
– А ну, в трактор, живо!
– заорал Леший.
Да я бы с удовольствием, но... назад тоже не могу, завяз, как муха в патоке. Тут меня злость разобрала; на себя, на Лешего, и, вообще, на всё. Эта злость пересилила страх, и сделал я разнесчастный шажок. Показалось, мир разлетелся вдребезги! Рухнул я на землю, голову руками обхватил. Как хотите ребята, но дальше идите без меня.
– Эх, как тебя переклинило, - сказал Антон.
– Кажись, да, - ответил Леший.
– Вот беда! Всякое видывал, а такое впервые. Морока с новичками, ох, морока! Зарекался же!
– И что? Теперь возвращаться?
– Погодь, это всегда успеем. Видишь, он и назад не хочет. А если связать?
– А не окочурится? Вон позеленел весь.
– Ну, тогда не знаю. Может, дубиной по башке? А как вырубится - унесём. Что, Олежек, хочешь получить дубиной по башке?
– Леший опять ухмыльнулся.
– Ты не стесняйся. Только скажи, уж я расстараюсь!
Идея показалась дурацкой - не люблю, когда меня бьют, но ничего другого я предложить не мог, а потому молчал - делайте, что хотите.