Из дневника учителя Васюхина
Шрифт:
— Зачем же лишаться? Будете вместе жить.
— Вместе?! Это что же — из разных чашек-ложек есть? Не годится! Нет, милый мой Егорьевич, речь твоя — не туда она гнет. Я и сам голову ломал над этим — тоже ведь небось свово дитя жаль… Он давно уж проговаривает, что «пусти, мол»… Нет, не так… не подходит дело…
Он вздохнул и хлопнул себя по колену рукой.
— Правду тебе сказать, — заговорил он, понизив голос, — я бы и не препятствовал, да старуха у меня дюже строга на этот счет… Слышать не хочет!.. А я — я сам служил, я смешивался со всякими верами
— Можно, я думаю, уломать и старуху?
— Э!.. Уломать?..
Мой собеседник махнул рукой и ничего не сказал больше. Потом, после долгой паузы, привстал с места, поклонился и заговорил:
— Так сделай милость, напиши просьбицу-то… Пускай он покланяется нам со старухой при стариках, прощенья попросит… Поучить надо…
Пришлось-таки удовлетворить его желание.
5 октября
Сегодня утром Никитич, подавая самовар, поразил меня целым рядом сенсационных новостей.
— Ну, яр-монка! — воскликнул он с несвойственным ему оживлением.
— А что? — спросил я.
— Перебесился народ!..
И видя, что я смотрю на него вопросительно, ожидая разъяснений, он начал неторопливо и с явным удовольствием:
— Первое дело: наш сосед Антоныч жену убил…
— До смерти?
— Хочь не до смерти, а половина головы без волос осталась… Второе: Климка, наш читатель (Никитич абонентов библиотеки называет читателями), вчера удивлял тоже… потеха!.. Напился пьяней грязи и к попу пришел. «Желаю, — говорит, — перемазаться в вашу веру». Народу за ним ихняго, — по старой вере, — страсть!.. Шумят, играют, свистят, ребятишки котятами в него шибают… Просто — смех один! пьяный… без шапки…
Никитич захрипел от смеха и покрутил головой.
— Теперь третья новость: Катерина бежала… Медведева.
— Как «бежала»? — воскликнул я в изумлении.
— Так. С купцом, говорят, скрылась, с тарханом с каким-то… Отец поскакал догонять.
— Не может быть!
— Чего «не может быть»? Я сам Михайлу видал: верхом поскакал давеча — чуть свет. «Куда?» — спрашиваю. Махнул рукой, ничего не сказал. Бежала! Ночь-то ее по всей станице искали: всю родню обошли и подруг — нигде не оказалось… А с вечера видали ее — с купцом с каким-то стояла, с тарханом.
Я был изумлен этой новостью, которую Никитич так коварно приберег к концу. Мне трудно поверить и сейчас в возможность этого факта — чтобы Катя убежала с каким-то первым встречным, не желая выйти замуж за нелюбимого человека. Не такова она, я уверен. Но то, что она скрылась, не подлежит сомнению. Не более часу назад встретил я на улице Климку: мрачен, как туча. Спрашиваю: «Как дела?»
— Идут.
Ответ был холодный, не располагавший к продолжению разговора, но я все-таки спросил шутливо беззаботным тоном:
— Что же это вы невест-то плохо бережете?
Он хмыкнул, надвинул фуражку
— Одной шалавой меньше…
Потом, увидав полицейского Кирея, быстро повернулся и пошел ему навстречу. На ходу, обернувшись ко мне, он крикнул со злобным смехом:
— Не тужите, Алексей Егорыч, не пропадет! Пригонят по этапу!..
6 октября
Вчера вечером казаки, — Климка с товарищами, с участием полицейского Кирея, — изувечили какого-то торговца, заподозренного ими в том, что он укрывает у себя Катю. Разделали, кажется, «под орех». Мне случилось зайти сегодня к атаману насчет отчисления обычной суммы для вы писки учебников — и тут я был свидетелем следствия, которое производил по делу об этих увечиях станичный атаман.
— Я вас, с… сынов, всех под суд отдам! Это — блюстители порядка (так и этак).. а?! — кричал внушительным басом атаман, перед которым стоял один только полицейский Кирей, огромный, красный, смущенный, с вытаращенными глазами, высматривавший довольно смешно и жалко.
— Ваше благородие! — виновато хрипел Кирей. — Дозвольте вам объяснить — он у нас человека задавил… Вам со стороны люди подтвердят. Федор-писарь, Федор Иваныч, — он при этом деле был…
— Кто — он?
— Этот самый кошкодер… То есть кошатник…
— За это его и убивать? Да кто вам, с… сынам, дал такие права?! А? людей убивать?! а?.. ах, вы…
— Никак нет, вашбродь. Мы его не били… Но только он с нами когда грубо поступать стал и обругивать… то есть, он нас так обкладал неподобными словами, что страшно слушать было!.. Тут, действительно, в горячке Климка его вдарил… А я в этом кошатнике не виноват, вашбродь!..
— Я у вас найду виноватого! я найду! Все, с… сыны, в Сибирь пойдете… Чем он вам виноват? Чем?! у-у-у… так увечить человека? а?.. за что вы его изувечили? а?! за что?!! я тебя спрашиваю, морда!!. а?!!
Атаман, стиснув зубы, тряс своим внушительным кулаком под носом у Кирея. Кирей слегка, очень почтительно и как бы виновато, пожал плечами, не отводя рук от швов, и покорно склонил на бок голову.
— Вашбродь! дозвольте вам доложить: мы его не увечили. Я так и говорил ребятам: «Кулаками бейте, а ногами не сметь… Чтобы расколу кости никакого не могло быть»… Предупредил я, вашбродь! Конечно, в горячке тут не усмотрели, вышла ошибка — два зуба ему вышибли… Климка, собственно, подлец… Ну, тут… он ведь как ругался-то, вашбродь! Никакой возможности терпеть не было…
В выпученных глазах и в склоненной на бок голове Кирея появилось выражение оскорбленного и покорного недоумения.
— Кабы не в ошибке дело, вашбродь! — продолжал он тоном извинения, сделавши краткую паузу. — Главное, Климка в сердцах здорово бил, — человек он при силе, мономент просто, — ну он, действительно, и старался… «Отдай, — говорит, — девку!..»
— У-у, м-мерзавцы!.. ффа!!.
— Так точно, вашбродь! Он полагал: купец виноват, а купец в девке не виноват оказался: она в погребу сидела…