Из джунглей
Шрифт:
– Торопись, Аши, - говорит Чонгра нежно, как милая подруга, как сестра. Обнимает его, даёт опереться на себя: кажется хрупкой на вид, но это - обманная хрупкость полированной бронзы. Аши всем телом ощущает её упругую силу - силу змеи, силу лианы. От её волос - зелёных спутанных побегов - тянет запахом джунглей.
– Мы должны успеть уйти далеко, пока светит луна и пока у Тадзида есть силы.
– Тадзид помогает мне ради тебя?
– спрашивает Аши, изо всех сил стараясь не хромать.
– Ради меня, - кивает Чонгра.
– Ради тебя.
– Я не понимаю, - признаётся Аши.
– Это не важно, - говорит Чонгра.
– Торопись, Аши. Хагима спит зелёным сном, а вместе с ней - её рабы, но скоро все они проснутся.
Аши останавливается на проезжей дороге. Джунгли уже рядом.
– Я бегу с тобой, - говорит он, - а что будет с моими женщинами? А если Хагима решит мстить им? Если правитель пошлёт в мою деревню солдат? Я не прощу себе, если мать и сестрёнки погибнут из-за меня.
Чонгра обнимает его, как человеческая девушка. Аши горько-сладко, восторг приглушает боль.
– Доверься мне, - говорит она.
– Доверься Тадзиду. Ты можешь очень много, ты можешь победить самые поганые чары, если не лгал мотылёк. Доверься мне.
Аши чуть касается губами кожи у Чонгры на виске. Её кожа - как тёплый атлас. Хочется целовать ещё. Некогда.
– А кто такой мотылёк?
– спрашивает Аши.
– Это чьё-то новое воплощение?
– Да, - говорит Чонгра.
– Санрата, несчастного парня, чью душу погубил его отец, принёс в жертву, сделал его рабом Хагимы, чтобы самому наслаждаться человеческим существованием дольше, чем отпущено судьбой. Санрата, вампира, которого ты освободил. Он вернётся в человеческую плоть после того, как проживёт столько мотыльковых жизней, сколько людей убил, выполняя приказы Хозяйки Смерти. Но ему могло быть и хуже, гораздо хуже. Не говоря уж о том, как нестерпимо ужасно ему уже было.
Аши смотрит на мотылька, порхающего у его лица. Протягивает руку - и мотылёк касается её лапками.
– Благодати тебе, Санрат, - говорит Аши.
Мотылёк спархивает с руки. Мгновение Аши видит его трепещущую тень на фоне луны - потом мотылёк исчезает во тьме.
Аши, хромая, идёт через дорогу, по колено в тумане. Джунгли стоят перед ним тёмной стеной. Их бессонная жизнь дышит, шелестит, стонет, хихикает... Безумие - идти в джунгли ночью.
Аши смотрит на Чонгру. Её золотые глаза сияют в лунном свете. Она улыбается и кивает, протягивает Аши тесак. Аши чувствует тепло её пальцев на отполированной прикосновениями рукояти. И входит в джунгли, полные мрака.
Заросли сразу скрывают луну. Влажное душное дыхание джунглей поднимается от земли, плывёт между стволами, оседает на лице Аши, на ладонях, моментально пропитывает его грязную окровавленную одежду. Аши очень тяжело идти - заросли путаются в ногах, в темноте не видно, куда ступить. Колено
– Чонгра, - говорит Аши, пытаясь отдышаться, - я ничего не вижу.
Зато Чонгра, судя по всему, видит в темноте, как кошка. Её змеиные глаза сияют бледным лунным светом. Она смеётся.
– Человек из мира людей... Ты оставил дома тот зелёный камень, что я дала тебе? Его отобрали рабы Смерти?
– Я оставил, - говорит Аши.
– Но чем бы он помог?
Чонгра снова смеётся и поднимает к лицу Аши свою хрупкую птичью руку. Изумруды на тонких пальцах вдруг наливаются бледным туманным мерцанием. Оно становится всё ярче, разгорается, как факел, как пламя костра. Аши уже видит замершие ветви, переплетение лиан, заросли под ногами - и сонм ночных бабочек слетается к руке Чонгры с шёлковым шелестом крыльев.
– Так тебе виднее?
– спрашивает Чонгра.
– Бабочки застят свет, - улыбается Аши. Ему виднее. Ему легче.
– Санрат - среди них?
– Нет, - говорит Чонгра.
– Но все они - человечьи души. Пойдём, Аши. Нам надо торопиться.
Аши идёт. Рубит заросли и пробирается вперёд за Чонгрой, которая скользит между стволов легко, будто её держит туман. Нетопыри взлетают из кустарника; Аши останавливается.
– Они не тронут того, кто в пути, - говорит Чонгра.
– Иди, Тадзид хранит тебя.
Светляки чертят мрак, как крохотные горящие угольки, несомые кем-то по чёрному воздуху. Гнилые останки то здесь, то там, мерцают своим, незаёмным светом - мертвенно-зеленоватым. Кто-то сонно стонет из переплетения ветвей над головой, шарахается потревоженная обезьяна.
Два пристальных глаза с зелёной светящейся мглой в зрачках вдруг загораются в непроглядной чаще, шагах в десяти от Аши. Он видит в этих глазах ту же расчётливую холодную злобу, как и в глазах жреца.
Аши замирает на месте.
– Чонгра, - шепчет он, - это - чёрный тигр-людоед. Он следит за нами.
Чонгра смеётся. Срывает с кустарника бутон - шарик стиснутых лепестков. Бросает его прямо в горящие глаза:
– Брысь, уходи, кот!
Шарик легко стукается в глыбу мрака. Глаза моргают и бесшумно пропадают в темноте.
Аши свистит.
– Он ушёл... ничего себе!
– Тадзид не позволит жителям джунглей причинить тебе вред, - говорит Чонгра.
– Он надеется на тебя всем сердцем.
– Послушай, - говорит Аши, - кто такой Тадзид, всё же?
– Дхангу, - говорит Чонгра.
– Был богом дхангу и ещё будет богом дхангу. Отец дхангу. Разум джунглей. Вот кто такой Тадзид.
Заслушавшись, Аши забывает про ногу и спотыкается. Боль снова протыкает его ногу длинным кинжалом. Аши трёт колено, а туман поднимается от сырой подстилки джунглей, как холодная мутная вода.
– Тебе очень больно?
– спрашивает Чонгра.
– Аши, как жаль, что в этих местах, рядом с дворцом Хозяйки Смерти, рядом с большим болотом, не растут листья жизни дхангу.