Из хорошей семьи
Шрифт:
Яна потупилась.
– Вот именно, Анечка. Вы умница, но очень многому предстоит еще учиться, в том числе важнейшему в нашем деле навыку работы с людьми. На сегодняшний день, простите, но вы ноль, даже меньше, чем ноль, потому что ваши амбиции не помогают, а мешают делу. Я вам это говорю только и исключительно ради вашей же пользы, поэтому не расстраивайтесь, а пейте спокойно чай.
Она послушно сделала глоток.
– Надо двигаться поступательно, от простого к сложному, – продолжал Максим Степанович, деликатно не замечая, что она снова плачет. Пришлось поставить чашку на стол и по-детски промокнуть глаза рукавом блузки, потому что платок она забыла взять с собой.
– Я стараюсь…
– Я вижу,
Он сел рядом с Яной на готический диванчик и обнял ее за плечи:
– Успокойтесь. Вот, возьмите, – с этими словами Крутецкий протянул ей идеально проглаженный клетчатый носовой платок, – дарю, совершенно чистый. Вытрите глазки. А то проплачете всю свою красоту и что тогда делать?
Яна всхлипнула, и он мягко вложил платок ей в руку.
– Пожалуйста, пользуйтесь, не стесняйтесь, у меня есть еще. Ей-богу, не стоит так убиваться из-за работы. Я вам уже говорил, но, так и быть, повторю – в первую очередь вы красивая девушка, а потом уж следователь, ну а что касается профессионального роста, то первый навык, который вам нужно освоить, – это перестать плакать при каждом удобном и неудобном случае. Договорились?
Яна поняла, что аудиенция окончена, поблагодарила и ушла к себе.
Папа часто повторял, что сначала ты работаешь на зачетку, а потом зачетка работает на тебя, и в университете Яна убедилась, что действительно так оно и есть. К третьему курсу экзаменаторы начали встречать ее ласковой улыбкой и ни разу не дослушали до конца билета, обрывали на первом, максимум на втором вопросе, а на защите диплома наперебой хвалили ее работу, но похоже было, что ни один из членов комиссии не прочел ее дальше титульного листа. И она привыкла, что в ней видят умницу и отличницу, и как-то не сообразила, что здесь, на рабочем месте, спасительной пятерочной зачетки у нее нет. Она кончилась вместе с университетом, и теперь надо зарабатывать себе новую. Нет никакого смысла подпрыгивать, кричать: «Я умная! Я знаю!» – потому что для работы этого мало. Тут надо действовать, а главное, принимать решения.
Надо разобраться с делом Коли Иванченко, а для этого в первую очередь набраться сил и еще раз поговорить с родителями. Яна энергично вытерла лицо платком Крутецкого. Как ей не хотелось снова идти в эту семью, господи… Наверное, поэтому и выдумала маньяка, чтобы не общаться с родителями лишний раз, не задавать им бестактных вопросов и не находить слов утешения. Но надо привыкать, теперь это ее работа, от которой нельзя увиливать и скрываться за придуманным злом.
Иванченко жили в огромном сталинском доме с помпезным фасадом и простенькой кирпичной изнанкой, обращенной во двор. Квартиры тут считались очень хорошими, но Яне не нравилось это место, казалось мрачным и тоскливым, даже новенькая детская площадка с ярко раскрашенной горкой и высокими качелями не добавляла веселых красок. Возле почти каждой парадной была лесенка в подвал, а поодаль стояло несколько железных коробок гаражей, и Яна подумала, а все ли укромные уголки возле дома облазил Юрий Иванович? Заглянул ли, например, на чердаки, которые в таких старых домах обширные и полны разных закутков?
Открыл Колин отец и проводил ее в большую комнату, усадил на диван, чуть позже вышла мать, опустилась в кресло и сразу закурила. Яна старалась не смотреть в глаза этим людям, переносящим самое страшное – пытку неизвестностью.
Не смотрела она и по сторонам, изо всех сил пытаясь не замечать беспорядка, который, кажется, пытались ликвидировать перед ее приходом, но поняли, что ничего не выйдет, и бросили. Мать сидела в застиранном халате, с небрежно схваченными аптечной резинкой волосами, ее рука с сигаретой подрагивала. Отец держался чуть лучше.
Яна как могла мягче попросила родителей вспомнить, что случилось незадолго перед исчезновением Коли. Не появилось ли у мальчика новых приятелей или увлечений, не рассказывал ли он родителям чего-нибудь необычного? Нет, по словам родителей, мальчик вел самый обычный образ жизни, с удовольствием ходил в школу и мечтал про Новый год и зимние каникулы. Друзья его хорошо известны, все вхожи в дом, родители общаются между собой, все приличные люди.
– Коля – хороший домашний мальчик, – выкрикнула мать, – и дома ничего, кроме любви, не видел.
Она закрыла лицо руками, а Яна сглотнула, не находя слов утешения, которые не прозвучали бы издевательски. Нет, не к чему придраться. Родители обожают сына, в курсе всех его дел, ребенок делится с ними своими планами и переживаниями. Во время обыска не нашли абсолютно ничего компрометирующего, просто образцово-показательное жилье. Тогда в квартире было чисто, удобно, даже на антресолях не залежи векового хлама, а предметы, которыми пользуются, просто не каждый день, а время от времени: лыжи, коньки, чемоданы, ведра для генеральной уборки. В Колиной комнате тоже царил порядок. В шкафу вещи рассортированы, лежат аккуратными стопочками, книги на стеллаже, в письменном столе – тетрадки. На диване старый плюшевый мишка, товарищ младенческих лет, не отданный на растерзание младшей сестренке, возле окна радует глаз аквариум с рыбками, тоже ухоженный, нарядный. Никаких тайничков, рисунков или записей неподобающего содержания, ничего, что могло бы встревожить или огорчить родителей.
Но ведь у нее самой дома точно так же! Если она вдруг станет жертвой преступления, то следствие тоже не найдет в ее комнате ничего компрометирующего. Она даже дневников тайных никогда не вела, и страстных писем ей возлюбленные не писали…
Все в порядке с этой семьей, и не надо лишний раз оскорблять их, подумала Яна, но все-таки спросила, не ссорился ли Коля незадолго до исчезновения с кем-то из родителей.
Мать вскочила и, кажется, хотела ударить Яну, но папа перехватил. Женщина забилась в его руках, крича, что от этой милиции нет никакого толку, присылают каких-то малолетних дур, которые ничего не понимают, ничего не могут, работать не хотят, только и знают, что душу мотать и всю ответственность перевалить на самих потерпевших.
Яна вздохнула. Хоть она работала и недолго, песни эти были ей уже хорошо знакомы, но тут такая ситуация, что невозможно упрекать несчастную женщину и испытывать к ней что-то, кроме глубокого сочувствия.
Одно дело, когда тебя обзывает алкаш Юрий Иванович, и совсем другое – когда мать, потерявшая ребенка. Тут не будешь обижаться и плакать, потому что ее горе в миллион раз страшнее твоей мимолетной обидки.
Она поднялась, обещала сделать все возможное, мать оборвала: «Слышали уже», и Яна пошла к выходу.
Отец догнал ее на лестнице, в пальто, накинутом прямо на тренировочный костюм, и предложил проводить до метро. Яна сказала, что не нужно, но он все равно пошел.
Крупные хлопья снега летели с неба черно-синего, как баклажан, оседали на воротнике и густых волнистых волосах Колиного отца, и в тусклом свете фонарей казалось, будто он стремительно седеет.
На детской площадке было еще полно ребят, воздух полнился их звонкими голосами, и Яна невольно ускорила шаг.
– Как вы думаете, есть шанс? – спросил Иванченко, крепко сжав Янино плечо. – Ведь тело не нашли…