Из Касабланки морем
Шрифт:
Атаулин на такие предостережения не реагировал, отшучивался: "Зато, мама, у меня территория чистая, гвоздя ржавого не найдешь, даже бумажный куль из-под цемента отыскать трудно. Говорят, вон у японцев стройки очень чистые, ничего не пропадает, но, я уверен, они с колес строят, ну, им ежедневно материал подвозят, а мы получаем материалы иногда раз в месяц, а иногда сразу на полгода, без всякой системы, как придется, но все равно у меня на стройке порядок, как у наших соседей Вуккертов во дворе. И не тащат, мама, а берут то, что отслужило свой срок на стройке. Не сжигать же мне добро, когда людям каждая доска пригодится. Пришло время вылезать на свет из землянок".
"Так-то оно так, да боюсь я",-- говорила мать, успокаиваясь на время, а увидев чью-нибудь очередную
Мать в тот же вечер побежала к родственникам, надеясь узнать, в чем дело, и по возможности все уладить, уж в том,что сын действовал не в корыстных целях, она была свято убеждена.
Но вновь испеченный лейтенант и разговаривать не стал со своей бывшей учительницей и родственницей. Только важно произнес:
– - Закон для всех одинаков, но справедлив. Не воровал, значит, не воровал, мы как раз и хотим это выяснить. И завертелось колесо... Хорошо, что штат милиции в Аксае был незначителен и начальнику дел хватало. Тут как раз вышел указ об ответственности за мелкое хулиганство,-- и он принялся рьяно выискивать хулиганов, чтобы первым рапортовать в районе о проведении указа в жизнь. Но и дело Атаулина не забывал. Папка, надписанная красным карандашом, демонстративно лежала на столе, когда он вызывал Мансура, а вызывал он его почти через день, требуя принести с собой то одни, то другие бумаги. Вызывал он не только Атаулина, пошли косяком повестки всем, кто строился. В иные дворы он жаловал лично, лихо подкатывая на мотоцикле. Молча заглядывал в сараи, кладовки и скупо ронял: "Ждите, вызову".
И надо же, в эти самые дни начали звонить Мансуру из Алма-Аты, из треста, требовали то одни, то другие данные и зачастую те же документы, что и лейтенант. Тут уж заволновался Атаулин не на шутку... Посылая в трест отчет о стройке, докладывая о приближающемся пуске, Атаулин раздумывал: "Сказать или не сказать, что на меня завели в милиции дело", но сдерживался, абы кому говорить не хотелось, да никого он в тресте и не знал, а управляющий сам, как назло, не звонил. "Наверное, знают, раз так дотошно требуют информацию, чуть ли не с первого дня моего назначения",-- огорченно думал он и готовился к самому худшему.
По Аксаю поползли упорные слухи, что элеватором всерьез заинтересовалась милиция и что прораба наверняка ждет тюрьма. Шли слухи, что не минет кара и тех, кто отстроился или строится. Какой-то расторопный мужик даже срочно уволился со стройки, продал отстроенный дом денежному чабану из степи и уехал с семьей в Фергану. Сельский человек к закону и власти относится с почтением, поэтому и притихли на стройке, никто не смел взять и горсти гвоздей домой. Обходя стройку, Атаулин чувствовал, что многие избегают его взгляда. Странно, но мало кто из рабочих рассказывал, что его вызывали в милицию, делали вид, что ничего не произошло. Но в милиции Атаулину показывали каждый раз все новые и новые объяснения: и подлые, и двусмысленные,-- чувствовалось, что лейтенант, если и не запугивал допрашиваемых, то делал какие-то намеки, напускал туману.
Поддержку Атаулин ощущал только со стороны бригадиров, ни один не оставил его в беде. Понимая своим житейским чутьем, что сдача элеватора в срок может повлиять на ход дела, они давали невероятную выработку --элеватор, словно корабль на парусах при попутном ветре, стремительно несся к пуску.
Готовя документы и для милиции, и для треста, требовавшего все новых и новых данных, Атаулин вдруг обнаружил, что по стройматериалам у него в отчетах сплошь шла "краснота", что на языке прорабов означает -- экономия. Пересчитал несколько раз -- упорно и безошибочно шла "краснота". Если нагрянет ревизия, за экономию по головке не погладят: объясняйся, доказывай, почему да зачем экономия, в таких случаях лучше перерасход, который всегда понятен и объясним, а главное, принимается безоговорочно.
Собрав бригадиров, Атаулин зачитал список сэкономленных материалов и сказал, что эти материалы они могут раздать строящимся.
Совет молчал, и один из бригадиров сказал:
– - Напуган народ, не возьмет...
– - Тогда возьмите вы сами, если вдруг нагрянет ревизия, а дело
На миг в кабинете нависла тишина. И вдруг дядя Саша протянул руку к списку и спокойно сказал:
– - Что ж, если никому не нужно, я заберу с удовольствием все сам, с этим запасом можно начать и сыну дом строить,-- надумал, наконец-то, жениться. Кстати, приглашаю всех сразу после пуска, в первую же субботу, на свадьбу. Они хотели сыграть ее сейчас, в августе, да я ж не враг стройке --делу время, потехе час.
За столом оживились, зашумели, и уже кто-то бодро сказал:
– - Что ты, Вильгельмович, все сам да сам! Герой какой! Давай дели по-братски на восемь: семь бед, один ответ. Вместе и отвечать легче.
От этих слов полегчало у Мансура на душе...
– - ...И полы у тебя в доме деревянные, и забор новый. Где купил половую доску, квитанция об оплате есть или хотя бы свидетели, что приобретено все это законно, на лесной базе в райпотребсоюзе?-- спрашивал один Атаулин у другого Атаулина, развалясь в милицейском кресле и поигрывая носком ярко начищенного хромового сапога.
– - Я же не говорил, что купил эти полтора куба досок в Нагорном...
– - Ну, вот, наконец-то истина начинает выплывать... Так и запишем. Какой бессребреник, хотел под шумок и себе натаскать, да не успел, вовремя взяли за руку. Вот сделаем ревизию, найдем, что припрятал для себя. Небось все лучшее приберег. Нет, меня тебе не переубедить: имел ты интерес, имел. Это ясно, как день, и я докопаюсь до сути, будь уверен. Вот послушай, что пишет один из твоих рабочих, Ахметзянов.
"В прошлом году летом, в июле, число не помню, ездили мы на Илек, на рыбалку, с ночевкой, с субботы на воскресенье. Взяли со склада элеватора брезентовую палатку, которой обычно накрывали в дождливую погоду цемент, купили барана у казахов в ауле, вина и закусок на базаре в Нагорном и поехали в район колхоза Жанатан. Там река и шире, и глубже, и рыбы много, и берег красивый, лесной, для ночевки лучшего места не найти. Зарезали барана, делали шашлыки, варили шурпу, ловили бреднем рыбу, поймали на закидушку сома, купались, загорали, в общем повеселились, а в Аксай вернулись только в воскресение, к вечеру. Деньги на гулянку собирал, по пятнадцать рублей с каждого, сварщик Камалетдинов. Ездил с нами и выпивал тоже прораб Атаулин, но деньги с него не брали, Камалетдинов сказал, что неудобно..." Разрешите спросить, гражданин Атаулин, почему неудобно?
– - А вы, товарищ Атаулин, спросите у них сами...
– - И спросим, все спросим. Но мне нужен ваш ответ. Меня вот на пикники не приглашают, барана в мою честь не режут, и в Нагорное на базар за закуской, за свежими огурчиками-помидорчиками я не езжу... Так почему неудобно с вас деньги было брать? За красивые глаза, что ли, угощали?
– - Не знаю. Спросите у них. А вообще, я вспомнил, как тут забыть, за два года один раз на речке побывал. Выдали в пятницу не зарплату, а вознаграждение за рационализаторские предложения. Это особая статья, с нее нет никаких удержаний и выдается она отдельно от зарплаты и по отдельной ведомости. Получили многие, и неплохие деньги. Вот молодые и решили отметить это событие, и заодно хоть раз за лето вырваться на речку с ночевкой. В самый последний момент решили и меня пригласить, я помню: они заехали ко мне домой уже по пути. Понимаете, пригласили, я, что ж, должен был отказаться?
– - Я выясню, я все выясню...
Вот так они разговаривали каждую встречу, и папка с делом Атаулина пухла день ото дня. Мансур, думая о злополучных полах в своем доме --неопровержимом доказательстве его злоупотреблений, вспомнил, как противилась этому мать, уговаривала не делать их, проживут, мол, и так, с земляным полом. Как чуяло материнское сердце беду. Хотя и досок там, на две крошечные комнатки, от силы наберется метров пятнадцать. И радовался теперь, что не затеял строиться, и мать категорически была против, да к тому же и времени на все не хватало. А ведь благодарные бригадиры не раз намекали ему, бери, мол, участок, несколько воскресников устроим, и переедешь в новый дом. Но он на это не пошел, понимал, что руководителю так поступать не следует.