Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая

Коллектив авторов

***

Цзиньский Сян-гун отправил посланника к чжоускому двору. Прибыв, тот выступил со следующей речью: «Наш властитель почувствовал себя плохо и слег. Гаданье на черепашьем панцире показало, что болезнь вызвана неблагорасположением духа горы Саньту. Наш правитель послал меня, недостойного, испросить разрешения на свободный проезд через чжоуские земли, дабы принести умилостивляющие дары».

Сын Неба дал соответствующее разрешение и удостоил посланника приема при дворе. По окончании дела, когда гость отправился в дальнейший путь, Чан Хун обратился к Лю Кан-гуну:

—

Ехать с умилостивляющими дарами к горе Саньту и по пути быть принятым самим Сыном Неба,— разве это не приятные дела? Между тем вид у нашего гостя суровый. Боюсь, у него иные намерения. Лучше бы вам подготовиться ко всяким неожиданностям.

Тогда Лю Кан-гун повелел держать наготове оружие, колесницы и войска. Впоследствии оказалось, что цзиньцы действительно посылали того человека, чтобы, воспользовавшись этим, Ян-цзы во главе 120-тысячного войска мог перейти брод Цзи и, напав на Ляо, Юань и Лянмань, уничтожить эти три царства.

***

Когда Цзычань стал управлять царством Чжэн, Дэн Си намеренно воспротивился наведению порядка. Вступив в сговор с теми, кто судился, он стал брать за ведение крупного процесса верхнюю одежду, за ведение малого — куртку и штаны. Народ понес ему штаны и куртки, чтобы научиться у него сутяжничеству,— от желающих не было отбоя. Ложь выдавали за правду, правду выставляли ложью—невозможно стало определить, где правда, а где — ложь, а понятия о дозволенном и недозволенном менялись что ни день. Стоило Дэн Си пожелать, чтобы истец выиграл процесс — и тот его выигрывал; стоило захотеть, чтобы обвинили ответчика — и того обвиняли. Все царство Чжэн было охвачено смутой, народ только и знал, что разглагольствовать.

Страдая от этого, Цзычань казнил Дэн Си и выставил его останки на всеобщее обозрение. И народ покорился в сердце своем. Правда и ложь получили определенность, законы и распоряжения стали выполняться беспрепятственно. Между тем, желая навести порядок у себя в стране, люди нашего времени не решаются для начала казнить таких, как Дэн Си. От этого все их усилия по наведению порядка приводят лишь ко все большей и большей смуте.

***

У одного служилого мужа в царстве Ци погиб господин, но он не последовал за покровителем в смерти. Некоторое время спустя один из старых знакомых, встретив его на улице, осведомился:

— Ты что же это — все еще живой?

— Именно,— ответил служилый.— Ведь я служу ради выгоды, в смерти же — какая выгода?

— И как же ты сможешь людям в глаза смотреть? — продолжал знакомый.

— А что, по-твоему, если бы я умер — тогда, что ли, смог бы им в глаза смотреть?

***

Сунец Чэн-цзы потерял как-то свое черное одеяние и отправился по улице его искать. Там ему встретилась женщина в черном платье. Он схватил ее и никак не хотел отпускать,— пусть, мол, вернет его одежду. При этом он приговаривал:

— Потерял нынче черное платье!

— Может, вы, господин, и впрямь потеряли черное платье,— отбивалась женщина,— но это платье я сшила собственными руками!

— Тем более скорее давай его сюда,— кричал Чэн - цзы.— Платье, что я потерял, было совсем новое, черное, а твое, хоть и черное, да какое-то

блеклое... Отдашь мне это, линялое, взамен того, нового,— тебе же еще и выгода!..

***

Сунский правитель обратился к своему советнику министру Тан Яну:

— Сколько народу казнил — а в моих подданных все нет надлежащего трепета. Не знаю — в чем тут дело.

— Обычно вы казните только действительных злодеев,— объяснил Тан Ян,— а когда казнят настоящих злодеев, людям невинным не из-за чего особенно беспокоиться. Если вы, господин, хотите, чтобы ваши подданные трепетали по-настоящему, вам надо время от времени казнить кого-нибудь просто так, не разбирая — виновен он или нет. Вот тогда все задрожат!

Через некоторое время сунский правитель казнил самого Тан Яна.

***

Хуэй-цзы создал новые законы для вэйского Хуэй- вана. Когда проект был готов, он был представлен на всенародное рассмотрение, и народ его одобрил. Когда после этого проект был подан Хуэй-вану, он, также его одобрив, ознакомил с ним Ди Цзяня. Тот также нашел, что проект куда как хорош.

— Будем проводить в жизнь? — осведомился Хуэй- ван.

— Ни в коем случае,— отвечал Ди Цзянь.

— Вы же сами говорите — проект хорош,— удивился ван.

— Вы, господин, видали когда-нибудь, как тащат огромное бревно? — спросил Ди Цзянь.— Передние гаркнут «ух-ху», а задние в ответ подналягут. Так вот, для перетаскивания бревен такое «ух-ху» лучше песен царств Чжэн и Вэй, как они ни прекрасны сами по себе. А государство...— это такое же бревно!

***

Царства Ци и Цзинь воевали. Некий солдат, родом из Пинъэ, что в Ци, утратил на поле брани свою секиру, но захватил неприятельское копье. Возвращаясь в поддавленном настроении, солдат обратился по дороге к встречному путнику с вопросом: правильно ли он поступил.

— То — оружие, и это — оружие,— сказал прохожий.— Так что ты приобрел то, что потерял,— можешь ступать домой на побывку.

Воин побрел дальше, но на душе у него было по- прежнему скверно, и когда на пути ему встретился дафу из Гаотана по имени Шу Усунь, он преградил путь его коню и спросил:

— Сегодня в бою я потерял свою секиру и захватил неприятельское копье — можно мне теперь в отпуск?

— Копье — не секира, а секира — не копье,— сказал ему Шу Усунь.— Как ты смел подумать, что, потеряв одно, а добыв совсем другое, ты выполнил свой долг?

Солдат из Пинъэ глубоко вздохнул и вернулся в бой. Он храбро сражался, но отличиться больше не удалось — он погиб.

Узнав об этом, Шу Усунь сказал:

— Я слышал, что благородный муж должен разделить участь того, кто пострадал по его вине.

Стегнув коня, он ринулся в бой и также был убит.

***

Во времена циского Чжуан-гуна жил некто по прозванию Бинь Бэйцзюй. Как-то раз во сне ему привиделся статный муж в шапке из белого шелка с красными завязками, в зеленом платье, новых туфлях и с мечом в черных ножнах на боку. Подойдя, незнакомец грубо обругал его и плюнул в лицо. Тут Бинь Бэйцюй очнулся и понял, что это был всего лишь сон. Однако уснуть уже не удалось и до самого утра он был весьма опечален.