Из книги "Стихи и проза". Посмертное собрание сочинений

Коневской Иван

Так, проклятые сладкой жизнью тела,

Они прияли горестный урок:

Побил их царь пустынного предела,

Как степь, воздушен, светел и широк.

Он заливался бешеным весельем.

Ликуя, светоч жизни он сжигал.

В нем кровь зверей горела горьким зельем.

Он, край спалив, державу воздвигал.

В нем восставала свежая природа.

Гораздый распускался

в нем народ.

И натиск мудросмелого похода,

Как вихорь, смел варягов шалый ход.

Молюсь вам, предков дерзостные тени!

Мечтами самоцельными влеком,

Я не хочу пород и поколений:

Люблю свой рост, но с родом незнаком.

Дышу одним безумным, диким бредом.

За духа честь в бесцельный бой иду.

Но смерть наверно — путь к моим победам;

И от руки пород живых паду.

Осень 1900

СРЕДА

Не земля, а так — одна зыбь поднебесная,

и один солдатик сторожевой стоит.

Предо мною — распутье народов.

Здесь и море, и земли, все мрет

В этих устьях, под грохот заводов,

В хляби мглистых и тинистых вод.

Это крайняя заводь, глухая,

Край лиманов и топей речных.

И по взморьям клубится, вздыхая,

Пар болот и снарядов стальных.

Здесь граждан коренных не бывало;

Но, сойдясь из противных концов,

С укреплений высоких, с забрала,

Все сшибались кольчуги бойцов.

Здесь заглохли и выдохлись финны,

Шведы строили крайний оплот,

А на них новгородцев дружины

Направляли свой беглый налет.

Так он пуст был века за веками,

Этот край островов и паров.

Меж озерами, морем, реками

Он продрог под бореньем ветров.

И безумные дни наступили,

Царство демона древней Москвы,

Антихриста отеческой были,

Кто чрез дебри прорыл свои рвы.

Порываясь к морям ненавистным,

Он низвергнул свой град родовой,

И, кипящий стремленьем корыстным,

Вел пиры на земле неживой.

Так воздвигнут им город плавучий,

Город зыбкий, как мост на плотах.

Вдоль воды, разливной и дремучей,

Люди сели в бездушных дворцах.

Иноземцы стекались

толпами,

Наживаться грузами судов,

Управлять кочевыми полками,

От гражданских кормиться трудов.

Над породой свершилась победа;

Здесь ее не слагали века:

Сын Руси забывает здесь деда,

А у Шведа по Руси тоска.

В ком крепка была сила породы

Перенес ее в быт домовой,

И немногие свежие всходы

Из целины взросли бытовой.

Но вмешали их домы нагие

В духе Цезаря новых веков,

А сады все квадратно прямые

Иль на лад пасторальных лужков.

Только баре спасались в поместья:

Там сочны были предков хлеба.

Но пробило им смерти предвестье,

Как лишили их власти раба.

..................................

От казны, от торгов, от заводов,

Не от благ, что из почвы идут…

Так кончаются лица народов —

Самородные лица грядут!

Зима, 1900–1901

К П.П. КОНРАДИ

Ты прав — не века сын, я чую лишь отзвучья

На мертвую тоску иль на живую страсть.

Нет, сын цветущего, как сад, благополучья

Судьбам неведомым обрек себя на часть.

Гроза таинственная вечно идет мимо.

Я чутким трепетом всечасно возбужден.

Струятся дрожь, озноб в крови неутомимой.

Чуть замер в сердце дух — уж вновь он возрожден.

И вся вселенная — на лоне вертограда.

Так тайно, жутко все, уютно, верно мне.

В траве и в сенях — цвет, и влага, и прохлада;

А пламя, тьма грозы — вдали, в глухой стране.

7 апреля 1901

«Солнце на вершине мачты…»

Солнце на вершине мачты.

Мы за ним летим.

Ветр, заливистый трубач ты,

Ветра мы хотим.

Небо — жизни плащаница.

Воды — ризы волшебной ткань.

О взыграй до восторга, зеница,

До зенита воспрянь!

Ветер, выспренний трубач ты,

Зычный голос бурь;

Солнце на вершине мачты —

Вождь наш сквозь лазурь.

5 июля 1901