Из любви к искусству
Шрифт:
Всегда приятно знать, что не только у тебя день проходит на удивление весело. Никогда бы не подумала, что одна кахэ в традиционной южной одежде может произвести столько шума.
Алек Аэн выглядел встрепанным, возмущенным и глубоко несчастным.
– Бриан просто малолетняя истеричка, – фыркнул каэ Орон, не особенно проникнувшись местной маленькой трагедией. – Пусть переводится в другую управу, если не в состоянии выдержать закидонов нашей красотки. Андрэ самый классный наш спец, как ни крути.
Благородный представитель дома Эррис закатил глаза, и
– О, так вы с адвокатом уже. Может, пообщаемся? По всей форме, – с улыбкой шута предложил Алек Аэн.
Выражение смуглой физиономии дознавателя не понравилось ни мне, ни Терри, который сразу как-то подобрался, наверняка готовясь к худшему. Адвокат посмотрел на меня многозначительно, и я кивнула, давая понять, что помню наш разговор и буду больше помалкивать.
Допрос было решено провести опять в моей гримерке, там точно никто не станет мешать.
Я уселась на стул рядом с туалетным столиком, на который оборотень водрузил записывающий куб. Мужчинам я позволила устраиваться как им угодно и на чем угодно. Терри первым цапнул пластиковую табуретку, оборотень поспешил усесться на второй свободный стул. Для Аэна уже ничего не осталась, но он предпочел сделать вид, будто так и надо. Кахэ встал так, чтобы как можно более внушительно нависать надо мной. Так себе психологический прием, о нем в каждой первой бульварной книжонке можно прочесть.
Вот только все равно действовало. Не так чтобы сильно, но я немного смешалась, глядя на и без того высокого кахэ задрав голову. Да и шея тут же начала ныть.
– Итак, вы прошлый раз говорили нам, что не желали зла покойному Фреду Хэмптону, – задумчиво, вкрадчиво начал южанин.
Интонации у него были такие… ну… странные. Об этом уже мало кто помнил, но кахэ владели магией слова и могли зачаровывать одним только голосом. И вот теперь почему-то начинало казаться, что дознаватель слегка приколдовывает.
– Именно так я и говорила, – ответила я, стараясь произносить каждое слово со спокойствием и достоинством, которых во мне отродясь не было.
Моя мать так всегда и говорила «Я родила редкостное истеричное быдло». Годам к шестнадцати спорить я перестала. Что поделать, мне действительно никак не удавалось привить хорошие манеры, хотя и мать, и бабка старались изо всех сил. Все без толку. Зерна добрых намерений если и давали во мне хоть какие-то ростки, то исключительно скверные.
– Вы сказали правду? – тут же уточнил дотошно стражник.
Я кивнула, не совсем понимая, зачем нужен был уточняющий вопрос. Если вру, то уж наверняка буду врать до последнего.
– И вы не испытывали неприязни к убитому? – хитро осведомился южанин, понимая, что загоняет меня в ловушку.
Терри украдкой сжал мою ладонь, понимая, насколько правда может оказаться опасна. Но лучше не врать.
– Испытывала. Но только в профессиональном плане, – признала очевидное я.
Адвокат вмешался, принимая огонь на себя.
– Спешу вам напомнить, что ни разу моя клиентка не привлекалась к уголовной или хотя бы административной ответственности. Склонности
Дознаватели с одинаковыми усмешками переглянулись.
Ну да, конечно. В свете того, что наговорили про меня члены съемочной группы, поверить в беззлобность моей натуры у этих двоих вряд ли получалось.
– Боюсь представить, сколько пришлось отвалить за такую идеально чистую биографию, – с кривой саркастичной усмешкой проронил Алек Аэн.
Я растерянно захлопала глазами. Удержать лицо не удалось. У меня действительно был один только привод в стражу за всю жизнь, и тот закончился тем, что седой, даже не старый, а древний дознаватель погрозил мне пальцем и велел идти домой и быть впредь хорошей девочкой. По поддельному удостоверению личности я прошла в один бар и попала на рейд. Фальшивку раскусили в два счета, и я отправилась в управу в фургоне, выкрашенном в недружелюбный фиолетовый цвет, с такими же неудачливыми любителями развлечений. От матери и бабки потом досталось куда больше, чем от дознавателя.
За идеально чистую биографию я не заплатила ни гроша.
– Это домыслы, оскорбительные для моей клиентки, – возмущенно буркнул Терри и с важным видом поправил очочки на носу. Выглядело потешно. Едва не захихикала. Нервы, наверное.
Дознаватели, однако, не спешили веселиться. Кажется, они отнеслись к услышанным обо мне бредням со всей возможной серьезностью и уже составили свое представление обо мне.
Так и подмывало сказать какую-нибудь гадость, вроде того, что не дело серьезным, уважающим себя работникам стражи верить написанному на стенах туалета. Но вряд ли подобные слова вызовут в Аэне и каэ Ороне симпатию.
– Значит, вы у нас женщина исключительной душевной доброты и занимаетесь благотворительностью? – явно издевался надо мною Аэн.
И зря, между прочим.
– Занимаюсь. Я патронесса сиротского приюта, – тихо и совершенно спокойно ответила я, не став добавлять, что регулярно жертвую еще и паре приютов для животных. Посчитала, это будет лишним. В конце концов, это моя частная жизнь!
Кахэ глядел на меня недоверчиво.
– Об этом нам не говорили.
Неудивительно. Даже если бы кто-то и знал о моем невинном филантропическом хобби, вряд ли рассказал. О других приятней всего рассказывать именно гадости, особенно о ком-то вроде меня, красивых и разбогатевших исключительно из-за смазливой физиономии.
– Я люблю покричать при случае, ларо Аэн, – со вздохом признала очевидное я, искоса поглядывая на адвоката. Пока Терри не демонстрировал признаков беспокойства. – Дурное воспитание, средний класс… Словом, что уж объяснять? Ну и, чего таить, когда начинаешь орать, до окружающих быстрей доходит, чего ты хочешь. Но сколько бы я ни кричала и ни била посуду, почему-то пока никто не поспешил подать в суд, чтобы получить компенсацию. А ведь с меня можно стрясти порядочно денег.
Кажется, упоминание нестребованных с меня денег подействовало на дознавателей больше, чем рассказ о благотворительности. Странные они мужчины.