Из любви к искусству
Шрифт:
– Да, – сказала Белкина. – Похоже, кто-то из ваших учеников очень вас любит, Михаил Александрович.
– Как видите, – довольно сухо отозвался Перельман. Похоже, Белкина была не в его вкусе. – Я, право же, не знаю, что вам рассказать. По-моему, все видно и так. Музей разгромлен, сторож убит – скорее всего случайно. Просто не вовремя подвернулся под руку, вот и дали по черепу…
– Что-нибудь украли? – спросила Варвара. Перельман слегка замялся, и эта заминка удивила Дорогина. Ведь майор из угрозыска ушел две минуты назад, а до этого они наверняка составили полный список похищенного. Почему же учитель ведет себя так, словно вопрос Варвары поставил его в тупик?
– Да, –
После этого он замолчал. Варвара немного подождала продолжения, не дождалась и задала следующий вопрос:
– А что именно украли, вы нам не скажете? Поделитесь с читателями, Михаил Александрович!
Учитель снова замялся. Дорогину даже почудилось, будто он собирается соврать или попросту отказаться отвечать на этот вопрос, но Перельман все же ответил.
– В общем-то, украли чепуху, – неохотно сказал он.
– Старый самовар, несколько медных чашек с блюдцами…
– Именно чашек, а не кружек? – уточнила удивленная Варвара. – Это что, был сервиз?
– Ну, я бы это так не назвал, – с очередной заминкой ответил Перельман. Дорогин решил, что у учителя просто странная манера разговаривать. А может быть, как раз и не странная, подумал он. Разве это странно – обдумывать ответ на поставленный вопрос? – Правда, кое-кто из моих коллег и даже некоторые музейные работники считали это именно сервизом, но я с ними не согласен. Просто посуда, подобранная с бору по сосенке…
– Ясно, – сказала Варвара, через плечо метнув на Дорогина многозначительный взгляд. Сергей сдержал улыбку. Голова у Варвары явно до сих пор была забита басмановским чайником и исчезнувшим золотым сервизом работы Фаберже, и она уже начала в уме сочинять жуткую детективную историю, совсем как давеча сам Дорогин. – Ас кем из специалистов вы советовались, если не секрет?
– Боюсь, вы неверно меня поняли, – ответил Перельман. – Что значит «советовался»? Я не видел раньше и не вижу сейчас необходимости специально советоваться с кем-то по поводу этого хлама. Просто наш музей один из старейших школьных музеев в городе, и было время, когда нас активно посещали всевозможные группы и делегации, в составе которых попадались знатоки старины и даже музейные работники. Теперь все это, разумеется, в прошлом…
– Почему?
– Ну, во-первых, переменились времена, – уже гораздо спокойнее ответил Перельман. – И потом, вы же видите… – Он указал на царивший в музее разгром. – Экспонаты собирались на протяжении полувека, а уничтожили их за какой-нибудь час. Пройдет еще полвека, прежде чем здесь будет на что посмотреть.
– Будем надеяться, что это произойдет гораздо быстрее, – утешила его Варвара. – А как он выглядел, этот украденный сер.., э-э-э.., набор посуды?
– Вполне обыкновенно, – ответил Перельман. – Старый, медный, позеленевший… Ничего интересного.
Варвара задала еще какой-то вопрос, Перельман начал отвечать. О басмановском чайнике никто не упоминал. Хрустя стеклом и перешагивая через обломки, Дорогин двинулся к выходу из музея. Ему казалось странным, что учитель, который отвечал за работу музея, не смог сколько-нибудь вразумительно описать похищенный из этого музея экспонат. Более того, он и говорил-то о нем с явной неохотой, словно этот разговор был ему почему-то неприятен.
Оказавшись в коридоре, Сергей прикрыл за собой дверь музея и огляделся. Коридор был тих и пуст, лишь в музее невнятно бубнили голоса. Дорогин вынул из кармана сигареты, закурил, отошел к окну и стал смотреть во двор. Никаких догадок и предположений по поводу произошедшего здесь дикого случая у него не было.
Через окно он видел, как санитары вынесли из дверей школы укрытые простыней носилки. Под простыней угадывались очертания тела. Машины с экспертами во дворе уже не было, а через минуту уехала и «скорая».
Водитель не стал включать мигалку и сирену – торопиться его пассажиру было уже некуда.
Из дверей в сопровождении рослого сержанта торопливо вышел майор Круглое, махнул рукой второму сержанту, который все еще торчал на крыльце, и устремился к милицейскому «уазику». Перед тем как сесть в машину, он что-то сказал бесцельно слонявшимся по двору учителям, и те с видимой неохотой потянулись к дверям. Дорогин понял, что майор предложил им разойтись по рабочим местам, и торопливо, в четыре длинных затяжки докурил сигарету. Учеников в здании не было, но курить в школьном коридоре все равно было как-то неловко, словно из-за поворота вот-вот мог показаться кто-нибудь из учителей, взять за ухо и отвести к директору, как в давно забытые времена золотого детства.
По лестнице, шаркая подошвами по бетонным ступенькам и о чем-то переговариваясь, поднимались несколько человек. Часть их миновала второй этаж и пошла подниматься дальше, а трое или четверо появились в коридоре и сразу же уставились на Дорогина, приняв его, по всей видимости, за сотрудника милиции или коллегу Белкиной. Муму смущенно кашлянул в кулак и отвесил неловкий полупоклон. Строгие педагогические дамы поздоровались с ним вежливо и холодно, после чего разошлись по своим кабинетам, бросая опасливые и любопытные взгляды на взломанную дверь музея.
Одна из них, сутулая и очень некрасивая девица лет двадцати пяти или тридцати (точнее определить было трудно), поблескивая очками то на Дорогина, то в сторону музея, отперла расположенную по соседству с музеем дверь и вошла в кабинет. «Класс изобразительного искусства», – прочел Дорогин укрепленную на двери табличку.
Он не спеша двинулся вперед и постучал в эту дверь, еще не зная, что скажет. У него было явственное ощущение, что в этот кабинет просто необходимо наведаться, но зачем это нужно, он не смог бы сказать даже под пыткой. Вероятнее всего, причиной этому был учитель истории Перельман, а точнее – та почти инстинктивная неприязнь, которую Дорогин к нему испытывал. Перельман зачем-то врал Белкиной, и делал он это не так, как делал бы испуганный и потрясенный до глубины души человек, а как человек, которому есть что скрывать. Муму никогда не считал себя тонким психологом, но лгунов на своем веку он повидал предостаточно и почти всегда мог определить, говорит его собеседник правду или врет прямо в глаза.
– Войдите, – послышалось из-за двери в ответ на стук.
Сергей повернул ручку и вошел в кабинет.
Кабинет понравился ему с первого взгляда. Здесь было светло и чисто. На стенах, помимо неизбежных планшетов с наглядными пособиями, висело множество рисунков – как детских, так и выполненных умелой, явно взрослой рукой. Вероятнее всего, довольно грамотные, хотя и скучноватые, на вкус Дорогина, акварельные натюрморты были написаны учительницей – той самой бесцветной особой в очках, которая сейчас стояла у своего стола, с испугом глядя на вошедшего. Выражение лица у нее было такое, словно она точно знала, что Дорогин пришел пить из нее кровь и грызть ее кости. Похоже, она до икоты боялась всех без исключения мужчин.