Из любви к искусству
Шрифт:
Нэрданель к этому совету не прислушивалась. Она, конечно, раньше — прежде, чем уверенно овладела техникой и необходимыми знаниями — подсматривала в зеркало, если случались затруднения с правильностью исполнения отдельных черт или правильностью наложения теней. Но и то — лишь в качестве абстрактного образца, не стремясь передать реальное сходство.
Поэтому странным было, что работа над автопортретом продвигалась так быстро. Сначала она уверенно, без остановок сделала набросок, а затем сразу взялась за акварель. Она не стала строить гримас, пытаясь что-то приукрасить. Твердо решив, ни в чем себе не льстить, она не позабыла ни
— По крайней мере, ярко, — задумчиво пробормотала она, когда откинулась на стуле и оценила промежуточный результат. На темном фоне фигура в белой сорочке выделялась ярким силуэтом, а подсвеченный пламенем ореол волос вокруг головы создавал странный эффект. «Кто я?», — повинуясь внезапному порыву, вдруг подписала внизу Нэрданель.
Но к этому часу оконное стекло уже стало стремительно светлеть и сигнализировать, что пора бы закругляться. Нэрданель прополоскала кисти в своем новом стаканчике и, не став выливать бурую воду, вместе с ним вернулась в спальню. Подарок мастера Ф. занял место на прикроватном столике и Нэрданель, прежде чем провалиться в спокойный крепкий сон, долго смотрела на него.
— Леди Танвэн пригласила меня к себе в загородный дом. Погода обещает быть хорошей. Не хочешь присоединиться? — спросила за завтраком Нинквэтиль и помахала малюсеньким конвертом, который принесли с утренней почтой.
— Нет, я останусь. Позанимаюсь.
— Регулярные занятия — залог успеха… — прогудел из-за разворота «Колокола» Махтано и не обратил внимания на то, как переглянулись и дружно закатили глаза жена с дочерью.
Отсутствие сразу обоих родителей было очень даже кстати. С Финдис они договорились списаться и встретиться через некоторое время, поэтому можно было рассчитывать на спокойный день, который удалось бы полностью посвятить своим делам.
Нэрданель сразу после завтрака заперлась в студии и принялась с большим энтузиазмом малевать рыжие завитки и краем глаза перечитывать острый вопрос в нижнем углу холста. Ей опять вспомнился недавний визит во дворец — когда они уже переместились в библиотеку. Финдис с ногами забралась в кресло и грызла грушу, радуясь тому, что не нужно неподвижно сидеть и помалкивать.
— Назначу тебя своим официальным живописцем! — принялась угрожать она, болтая лихо перекинутой через подлокотник ногой. — Очень мне нравится твой подход, не то, что мастер Равендо — ни чихни, ни пикни.
— У мастера Равендо большой опыт, — заметила Нэрданель. Ей очень нравились его работы, особенно «Танец под Деревьями», где женская фигура в летящем платье кружилась между двух могучих стволов. Парадные портреты, правда, удавались ему не так здорово — в них как будто пропадала свойственная мастеру легкая и изящная манера, а лица становились слишком бесстрастными. Впрочем, подобное происходило со многими.
— Что мне-то с его опыта? После месяца позирований накануне совершеннолетия я его возненавидела, честное слово!
Нэрданель рассмеялась. Она знала, что многие мастера изводят своих натурщиц и моделей часами утомительного позирования, сама же на этот счет только удивлялась. В общем-то, сейчас присутствие Финдис было ей
Но вот сейчас, на завершающем этапе ей пришлось переместиться от прозрачного уже окна к зеркалу — с собственной физиономией этот трюк почему-то работал не вполне. Так она и рассматривала себя, ткнувшись в стекло самым носом, когда внизу раздался какой-то шум, громкие голоса, а потом в студию настойчиво постучалась Ториэль.
— Что такое? — крикнула Нэрданель, не отрываясь от подсчета веснушек.
— Ниссэ Нэрданель, такое дело! Сущая напасть! Прибежал Кармо, кричит! Мариссэ упала, сломала на ноге палец, а может даже не один! Нарвиэль не уследила, конечно, бестолковая девица, я всегда это говорила! Это жена моего двоюродного внука, среднего сына Порьо…
Тут уж, Нэрданель, конечно, поспешила отпереть и теперь слушала, распахнув дверь и нависая над квохчущей, размахивающей руками служанкой.
— Создатель Всеблагой, как же это произошло? Нужна какая-то помощь? Где это случилось? Поедем сейчас же…
— Нет-нет! Что вы! Кармо говорит, они уже перевязали и к доктору малышку отнесли. Бедная моя девочка! Но мне бы сбегать да проследить. Знаю я этих докторов, потом перелечивай за ними…
Поняв, что острой необходимости бежать куда-то самой, нет, Нэрданель закивала и тоже замахала руками:
— Конечно, иди. Надеюсь, все будет благополучно.
— Спасибо, спасибо, ниссэ Нэрданель! Вот только одна штука. Я обед-то приготовила вам, а господин прислал записку, что задержится сегодня в Собрании. А к нему должны сегодня зайти и что-то там забрать. Он еще утром дал мне кулек и так и говорит: «Ториэль, если я еще не вернусь, а ко мне уже зайдут, ты отдашь». Так вот кулек этот лежит прямо на столе, там, где ваза с цветами. Вы, если кто и правда придет, передадите? Вот и спасибо. А я побежала. Нет, бедная моя малышка!..
И она действительно побежала, на ходу стягивая с себя накрахмаленный передник и головную повязку. Ко всем своим настоящим и присвоенным обязанностям Ториэль относилась с неизменной серьезностью.
Нэрданель не пошла проверять, что там за такой важный «кулек» лежит рядом с вазой, но еще раз крикнула в след служанке пожелания и надежды на благополучный исход и вернулась к мольберту.
В полдень в дверь постучали. Услышала она это явно не сразу, поскольку, когда спохватилась и выглянула из студии, поняла, что колотят слишком уж громко.
— Бегу, бегу! — крикнула Нэрданель, соображая, что за недолгое время, прошедшее с ухода Ториэль, она совсем забыла о ее словах.
— Бегу! — на всякий случай добавила она еще раз и, подоспев к двери, за которой теперь стало выжидающе тихо, рванула ее на себя.
Традиционное «Добрый день, ниссэ Нэрданель» определенно застряло у Куруфинвэ во рту. Он смерил девушку странным взглядом — с макушки до носков домашних туфель и от туфель до макушки, снова приоткрыл рот и снова ничего не сказал. Нэрданель сама уже хотела нетерпеливо поинтересоваться, в чем же дело, но тут поняла, что спустилась вниз в том виде, в каком работала в студии: в свежезаляпанном красками балахоне с подвернутыми рукавами, без чулок и с распущенными волосами, которые, конечно же, дыбились и вились. Волосы пришлось распустить и посмотреть снова, потому что на картине с ними — и здесь тоже! — возникли определенные трудности.