Из моего прошлого 1903-1919 г.г.
Шрифт:
Урицкий. Нам попали в руки некоторые письма, в которых упоминалось Ваше имя в связи с разными планами борьбы против советской власти, и в них указывалось, что было бы желательно поставить Вас, как опытного государственного деятеля во главе будущего правительства, т. к. при ваших умеренных взглядах можно рассчитывать на сочувствие широких слоев общества. В одном письме говорилось даже, что нужно поехать в Кисловодск и добиться Вашего согласия. Говорилось даже, что Вы, конечно, будете отказываться, но этим не следует смущаться и нужно настаивать.
В. В этих письмах имеется ли указание на мое участие в подобных планах и мне
О. Нет, не Вам и таких указаний, изобличающих Вашу роль, у нас нет.
В. В таком случае, почему же арестован я, а не те лица, которые писали эти письма? Ведь с точки зрения советской власти эти люди умышляли против нее, арестовали же меня, находившегося в это время далеко от Петрограда.
О. В революционное время трудно так рассуждать. Лица, писавшие письма, особого интереса нам не представляют, Вы же были всегда человеком заметным.
В. Но ведь вследствие ареста я не перестал быть заметным и, если завтра Вы прочтете такое же письмо с упоминанием моего имени, я же не буду иметь о нем ни малейшего понятия, Вы снова прикажите меня арестовать?
О. Что касается моей Комиссии, то Вы можете считать себя совершенно обеспеченным, а за других я Вам ничего сказать не могу и даже скажу прямо, что если получу из Москвы приказание снова арестовать Вас, то, конечно, немедленно исполню.
Мои вопросы к Вам касаются двух разнородных предметов, Вы хорошо знали бывшего Императора?
Я. В течение десяти лет я был у Него постоянным докладчиком я думаю, что я успел хорошо его узнать.
Урицкий. Как Вы считаете, Он сознавал все то зло, которое Он делал стране, или нет?
Я. Мне трудно ответить на Ваш вопрос, не зная, что подразумеваете Вы под наименованием зла, причиненного Императором России.
Урицкий. Всякий отлично знает это – гонение всего светлого, всякого стремления к свободе, поощрение одного ничтожества, сотни загубленных поборников правды, вечные ссылки, преследования за всякое неугодное слово, наконец – эта ужасная война. Да что об этом говорить! Вы сами только делаете вид, что не знаете этого, о чем я Вас спрашиваю.
Я. Совсем нет, я просто хочу знать точно, о чем Вы меня спрашиваете? Десять лет я был докладчиком у Государя, я хорошо знаю Его характер и могу оказать но совести, что сознательно Он никому не причинил зла, а своему народу, своей стране Он желал одного – величия, счастья, спокойствия и преуспевания. Как всякий, Он мог ошибаться в средствах, по мнению тех, кто Его теперь так жестоко судит.
Он мог ошибаться в выборе людей, окружавших Его, но за все 10 лет моей службы при Нем, в самых разнообразных условиях и в самую трудную пору последнего десятилетия, я не знал ни одного случая, когда бы Он не откликнулся самым искренним порывом на все доброе и светлое, что бы ни встречалось на Его пути. Он верил в Poccию, верил, в особенности, в русского человека, в его преданность себе и не было тех слов этой веры, которых бы Он не произносил с самым горячим убеждением. Я уверен, что нет той жертвы, которую бы Он не принес в пользу своей страны, если бы только Он знал, что она ей нужна.
Быть может – повторяю – Он не всегда был хорошо окружен. Его выбор людей мог быть не всегда удачен, но в большинстве ошибок, если они и были, виноват был не Он, а его окружающие. Я знаю это по себе. Не мало было случаев, когда, мне приходилось говорить открыто не то, что Государь хотел слышать от меня, но я не помню
Урицкий. А Вы не думаете, что бывший Император был просто умалишенным?
Я. До самого моего ухода, в начале 1914 года, я видел Государя постоянно. Он был совершенно здоров. Быстро схватывал всякое дело, обладал прекрасной памятью, хотя несколько внешнего свойства, он обладал очень бодрым и быстрым умом, и никогда я не замечал в Нем ни малейших отклонений от этого состоянии. Потом я Его видел всего два раза, после моего увольнения в начале 1914 года. В последний раз я видел Императора. 19-го января 1917-го года. Я пробыл у Него в кабинете всего несколько минут и притом по личному Его вызову и, не видавши Его перед тем целый год, я был поражен происшедшей с Ним переменой. Он похудел до неузнаваемости, лицо Его осунулось и было изборождено морщинами. Глаза совершенно выцвели, а белки имели мутно-желтый оттенок, и все выражение лица с болезненно-принужденной улыбкой и Его прерывистая речь оставили во мне впечатление глубокого душевного страдания и тревоги. Все это было, несомненно, последствием выпавших на Его долю переживаний того времени.
Приехавши домой, я долго не мог освободиться от этого тягостного впечатления, и я сказал моим близким, что считаю Государя тяжко больным.
Урицкий. Я не буду дальше останавливаться на этом вопрос. Советская власть решила внести действия бывшего Императора на рассмотрение народного суда, и Вы, конечно, будете допрошены в качеств свидетеля по этому делу.
Другой вопрос мой касается некоего финансиста Мануса. Знаете ли Вы его, и что можете сказать об этой личности?
О. Манус у меня никогда не бывал, так же, как и я у него, но он дважды посещал меня в министерстве, в бытность мою Министром Финансов, и я имею ясное представление о нем, как о биржевом спекулянте и финансовом дельце. Я должен предупредить Вас, что я был всегда самого дурного о нем мнения и должен быть особенно сдержан теперь, когда он содержится в том же арестном положении, как и я. Но своему он имел право быть недоволен мною, т. к. я дважды воспользовался властью Министра Финансов против него, не допустив избрание его в члены правления Владикавказской ж. д. и не утвердивши его в звании биржевого маклера. В том и другом случае я сознательно взвесил все обстоятельства, дела и руководился, конечно, и той репутацией, которой пользовался Манус в то время.
Урицкий. Когда это было?
О. Это было в 1909 или 1910 году. Манус отплатил мне за это, принявши деятельное участие в интриге против меня, и открыто похвалялся тем, что мое увольнение произошло будто бы при самом деятельном его сотрудничестве. Справедливо ли это – я не знаю.
Урицкий. Если бы Вы узнали теперь, что Манус занимается разными спекулятивными операциями, то как, по Вашему мнению, следует на это смотреть, как на действие чисто спекулятивное, т. е. имеющее целью просто нажить деньги каким-либо способом, или же под ним может быть какая-нибудь политическая подкладка, т. е. поддержка, какой-либо партии или преследование какой-нибудь политической комбинации?