Из моего прошлого 1903-1919 г.г.
Шрифт:
Через два дня я получил его просьбу о приеме, немедленно принял его и снабдил целым рядом неопровержимых данных, свидетельствовавших о быстром улучшении как денежного обращения, так и поступления доходов после тяжелых пережитых дней.
К чести Хейдемана я должен сказать, что он использовал мои сведения самым добросовестным и даже искусными образом и закончил свою корреспонденцию открытым заявлением, что был введен в заблуждение политическими противниками правительства, совершенно односторонне осветившими ему весь вопрос.
Статья Матэн произвела большое впечатление и была первою в длинном ряде других статей, не всегда приятных для нашего правительства в смысле оценки политического положения России, – хотя и не сменявшихся в приведении и положительных фактов.
К
Несмотря на успокоение в России, как я уже упомянул парижская биржа продолжала, быть слабою на русские фонды. Мои парижские корреспонденты, не переставшие, за все время смутного периода второй Думы, жаловаться на неблагоприятное положение биржи и на вредные, для русского кредита, последствия, в особенности от значительного падения последнего займа 1906 года, не раз настаивали передо мною уже не на необходимости, как это было раньше, поддерживать прессу, для устранения пессимистического настроения держателей русских Фондов, но на прямом воздействии на биржу путем покупок синдикатом выпущенного займа, с целью подбирать то, что предлагается к продаже слабыми держателями, нередко готовыми продавать облигации по какой угодно цене, лишь бы только сбыть их с рук. Они требовали, чтобы я дал синдикату средства на покупку этих облигаций, решительно отказываясь от затраты своих средств, под тем предлогом, что вся синдикатская прибыль, будто бы, давно поглощена предшествовавшими их операциями по поддержки займа.
Когда, после роспуска второй Думы, порядок в России нарушен не был, и я стал периодически публиковать благоприятные сведения о поступлении доходов и о выравнивающимся денежном обращении, не скрывая их и в моих беседах с корреспондентами французских газет, особенно многочисленными за эту пору, то настоянию банкиров о поддержке курса русских бумаг покупкою их, за счет средств русского Казначейства или Государственного Банка, сделались снова особенно настойчивыми.
Я предложил парижским банкирам устроить то, что впоследствии получило наименование «Красного Креста», то есть общий счет между русскою группою в Париже и нашим Государственным Банком, внести на это определенный капитал, пополам синдикатом и нашим Банком и вести эту операцию поддержки курса бумаг совместными силами, распределяя прибыли и убытки на равных внесенному капиталу началах.
Парижско-Нидерландский Банк, в лице г. Нетцлина, отнесся к моему предложению сочувственно, но оговорился, что даст окончательный ответ только после совещания с участниками группы и через день сообщил мне, что соглашения не последовало.
Тогда я решился попробовать сделать то же самое дело непосредственно распоряжением Государственного Банка, без всякого участия парижских банков, давая через Банк и Кредитную Канцелярию прямые приказы парижской бирже. Совет Министров я не ставил в. известность о моем предположении, чтобы не давать повода ни к ненужным разговорам, ни, тем более, к возможным спекулятивным маневрам, но переговорил подробно со Столыпиным и обещал держать его в полном курсе хода этой операции.
Столыпин отнесся к моему предложению самым сочувственным образом, так как оно совершенно отвечало его характеру, склонному к борьбе, во имя достижения целей, которые он находил отвечающими нашим интересам.
Я решил затратить на это до 5-ти миллионов рублей в виде предельной суммы, не затрачивая, однако, разом, дабы не поднимать искусственно курса наших бумаг и ведя операцию осторожно на небольшие суммы, смотря по количеству предлагаемых к продаже облигаций различных русских государственных займов.
Результаты задуманной мною операции превзошли самые смелые мои ожидания. Конечно, в этом благоприятном результате главную роль сыграли условия нашей внутренней жизни, та обстановка, в которой произошел роспуск второй Думы, спокойствию, с которым встретила его страна, в высшей степени благоприятный ход выборов в третью Думу на основании нового избирательного закона, единодушные отзывы всех корреспондентов иностранных газет о результатах выборов
В данном случае оправдалось то, что хорошо известно в практике биржевого обращения, а именно, что как только бумага, бывшая в загоне, начинает подниматься, тотчас же на нее возникает спрос по повышенным ценам.
То же самое случилось в ту пору и с нашими упавшими перед тем, бумагами. Я покупал их, – хорошо помню это о отношению к 5-ти процентной ренте 1906-го года, – по 69-ти, 70-за сто, а продавал нередко через три-четыре, дня за 72-74 процента. Единовременная затрата капитала Государственного Банка ни разу не превышала l-2-х миллионов рублей, бумаги шли, сравнительно быстро на повышение, и я совершенно прекратил их покупку в первой половине 1908-го года, когда, курс ренты 1906-го года дошел почти до выпускной цены 87-88 % и затем скоро перешел за ту грань. В конечном результате наш Государственный Банк получил на этой операции крупный чистый доход, превышавший и миллион рублей.
Парижские банкиры долгое время не любили вспоминать этого дела и каждый раз, когда впоследствии о нем заходила речь, постоянно ссылались на то, что «победителей не судят», элегически прибавляя, что при неудаче, наш Банк мог бы понести и немалые потери.
Быстро прошло лето 1907-го года, подошли и выборы в третью Думу, закончившиеся победою умеренных элементов, разумеется, под влиянием особенностей нового избирательного закона, так раздражавшего оппозиционно настроенную часть общества.
По мере того, что Столыпин стал получать сведения о ходе выборной кампании по созыву третьей Государственной Думы по новому избирательному закону, во всех Министерствах развернулась, по его настойчивой просьбе, поистине кипучая деятельность по выработке огромного количества законопроектов по самым разнообразным предметам. Не проходило ни одного заседания, чтобы Столыпин не старался внушить всем нам настоятельную необходимость ввести как можно больше представлений в новую Думу и устранить заранее самую тень упрека в том, что правительство не приготовилось к большой законодательной работе.
Для моего ведомства эти настояния не имели никакого особого значения: от первых двух Дум осталось множество нерассмотренных законопроектов и, кроме того, новых, совершенно подготовленных разработкою, оказалось столько, что представленный мною список моего подлежащего внесению к открытию Думы и подготовленного для него оказался настолько обширным, что Столыпин прекратил всякие настояния и все обращался к другим министрам с просьбою не отставать от Министерства Финансов.
Наступила пора составлять сметы и проекты росписи и моя работа пошла, на этот раз, очень гладко. Доходы поступали настолько удовлетворительно, что я имел возможность меньше ограничивать ведомства, да и сами они были настроены на первый год очень мирно и не слишком много запрашивали новых кредитов. Исключение составляло, однако, ведомство земледелия, которое никак не хотело войти в рамки нормального сметного порядка, и самые острые споры происходили именно с ним, при постоянной решительной поддержке его Столыпиным и притом, не столько по существу его разнообразных предложений, сколько по невероятному количеству, так называемых условных кредитов, и мне приходилось спорить на каждом шагу относительно невозможности заносить в сметы того, что не оправдывается действующим законом и требует, во всяком случае, немалого срока для проведения нового закона через две инстанции.