Из моих летописей
Шрифт:
Весенняя благодатная ночь молчала, словно прислушиваясь к возрождению жизни на земле. Мудро сияли яркие звезды в черном небе. Лес был полон обаятельным запахом оттаявшей земли, прели. Дышал озоном дотаивавший снег.
Охотники лежали на лапнике, прогретом теплом кострищ. Агатов заснул, а Михалев долго не задремывал, то поправляя огонь небольшого костра, то просто наслаждаясь звуками тихой весенней ночи.
Звенели в высоте крылья невидимых уток, несся в небе мягкий и торопливый, ровный шум куличьей стаи. Вновь и вновь гремели трубы журавлей в болотах…
Валерий стал дремать, но
Волновала, конечно, и предстоящая заря с глухариной песней, с розовым рассветом, с трепетным подходом к глухарю: «А вдруг подшумлю, сгоню?..»
Валерий поправлял огонь, ложился и забывался в дремоте… Просыпаясь, он при отсветах потухающего костра или под лучом карманного фонарика беспокойно глядел на часы. Вот полночь… час… без четверти два… наконец, половина третьего… Михалев вдруг заметил, что сосны стали черно вырезываться на чуть посветлевшем небе… Захохотал в болоте куропат…
Проснулся и Агатов:
— Кажется, светает? Вам пора! Идите! А я полежу с четверть часика, покурю да и в поиск!
Михалев, посвечивая фонариком, нашел вчерашнюю тропу и зашагал по ней… Подумалось: приходится идти на глухаря, зная, что товарищ, как бы он ни был любезен, все же если и не завидует, то хоть немного досадует. Ну да не беда! Ведь Игорь здесь в самом деле дома — найдет он себе глухаря!
Шел Валерий приятно возбужденный и непривычностью леса в чуть наметившемся рассвете, и отрешенностью от, может быть, интересной, но все же утомляющей московской повседневности. А впереди — поющий глухарь!
Шел Валерий в предзоревых сумерках и все сбивался с заглохшей и заросшей старой тропки, вновь находил ее и вновь сбивался… Это раздражало. Время не ждет, глухарь, наверное, уж давно распелся, а тут теряются и теряются драгоценные минуты!.. Рассвет действительно не ждал, становилось все светлее.
В глубине души мелькнуло даже что-то вроде озлобления: мог бы Агатов немного проводить, указать путь прямиком; ведь, по его словам, глухарь поет совсем близко от костров. А тут изволь огибать огромный крюк — идешь, идешь на юг, а потом придется, сделав болотом дугу, поворачивать на север и немало еще брести совсем назад! Но Валерий успокаивал себя и не давал сердиться — времени еще хватит! Да вот она и заломленная рябинка — примета, что пора спускаться с тропы в болото.
Охотник шел по напитанным водою мхам, стараясь не шлепать и не чавкать ногами. Волей-неволей он двигался медленно, хотя охотничий пыл и подгонял: скорей, скорей!
Наконец пересек он островину, с которой слышал подлет, и вновь побрел болотом… И вот отчетливо донеслось щелканье… Вот щебечущее скирканье…
Раз-два-три — под песню три больших не то шага, не то прыжка. Теперь пусть плещет вода, пусть чавкает болото! ОН не услышит!
«…Дэб!.. Дэб!.. Дэб э – дэб э ». И за раскатившейся дробью
Под скрежет опять шаг-другой-третий… И стойка!.. И вновь, и вновь прыжки-шаги, стойки…
А вокруг разгоралась утренняя жизнь: раскатисто хохотал куропат, трубили журавли, пела зорянка, где-то вдали уже высвистывал нетерпеливый дрозд, не пожелавший ждать полного рассвета… Болото осветилось мягким, неуверенным светом. Понизу еще лежала полутьма, но уже стало можно заранее разглядеть, как обогнуть валежину, за какими соснами прятаться… На светлеющем небе все резче очерчивались кроны сосен островины, где пел глухарь подряд — песню за песней, песню за песней. А вправо над лесом смело и задорно раскраснелась заря.
«До чего же хорошо!» — лишь мельком успел подумать Валерий. Где уж тут разглядывать красоту, когда так тебя и бросает вперед!
«…Дэб!.. Дэб!.. Дэб э – дэб э !..» — россыпь… скорее шаг-два-три — стойка… И еще, и еще, и еще…
Вот Валерий у самого острова, глухарь рядом… Под следующую песню надо уже выскакивать на сушу. Готовясь к броску, охотник напрягся, наклонился вперед!
«Дэбэ-дэбэ», — и россыпь… Вот оно! Шаг-два!..
Выстрел грянул впереди… И через секунду затрещали сучки под падающей тяжелой птицей… и удар о землю!
— Эй! Кто?.. — невольно вскрикнул Михалев и в тот же миг увидел шагающего к убитому глухарю высокого человека… Агатова!
— Эй! Игорь Андреевич! Это вы? (вопрос от растерянности глупый).
— Я…
Валерий, еще до конца не понявший, что произошло, подошел к Агатову:
— Как же это? Разве вы не слышали, как я шлепал по болоту?
— Ммм… плохо слышал…
Михалев больше не спрашивал, а Агатов стал говорить, говорить:
— Я все ждал, когда вы выстрелите… Вы где-то пропадали… ну вот я и решил… Вы пропадали… Да, если хотите, возьмите его себе… если хотите, себе глухаря возьмите…
Михалев наконец понял: Агатову до глухаря было вчетверо ближе, да и ни с какой тропки ему не приходилось сбиваться…
Пока шли домой, Валерий ни словом не перемолвился с «удачливым» охотником: боялся сорваться, наговорить такого, что самому будет стыдно вспомнить. Он и в гостеприимном домике Андрея Петровича промолчал об охоте, предоставив Игорю разглагольствовать. А тот, вовсе отбросив смущение, которое все же чувствовалось у него там, на болоте, болтал:
— Знаешь, папа, Валерий Ильич так запутался в лесу… я боялся — утро вовсе у нас пропадет… нельзя было упустить такое утро… ведь товарищу надо помочь… выручить… ну я и решил…
Михалев старался не слушать эту дрянную болтовню. Не мешкая, он уложил в рюкзак кое-какие свои мелочи, сунул ружье в чехол и стал прощаться. Старики Агатовы так и ахнули.
— Валерий Ильич! Да вы же на четыре дня приехали! — расстроилась Агния Семеновна. — Сейчас к завтраку у меня пирожки поспеют!