Из морга в дурдом и обратно
Шрифт:
Данилова разбудила санитар, объявивший с порога:
— Новенькие! Обход к вам идет!
Громкое заявление было подкреплено звуком захлопнувшейся двери.
Данилов сел в кровати, протер глаза, окончательно расставаясь со сном, и огляделся по сторонам.
Палата как палата. Светло-зеленые стены, белый, в трещинах, потолок, четыре койки. Две свободные, без постельного белья — только пятнистые матрацы лежат. Возле каждой — прикроватная тумбочка. Все, разумеется, привинчено к полу. На койке напротив — собрат по несчастью, мужичок неопределенного возраста
— Владимир, — представился Данилов.
— Юра, — ответил мужичок. — Тебя ночью положили, я сквозь сон слышал…
Дверь распахнулась, впуская группу людей в белых халатах. Идущий впереди лысый коротышка, похожий лицом на бегемота из мультфильмов, конечно же профессор. Тот, что повыше и с надменной физиономией, заведующий отделением, не иначе. Он самый — вон как начал зыркать глазами по углам, проверяя, нет ли где грязи или чего-то запрещенного. Румяная толстушка в высоченном колпаке — старшая медсестра. Стриженная под мальчика жилистая брюнетка со стопкой историй в руках — палатный врач, двое мужчин среднего возраста за ее спиной — врачи, ведущие другие палаты, а усатая осанистая матрона, окруженная группой молодежи, не иначе как доцент. Или — ассистент кафедры. Нет, все же доцент — у ассистентов не бывает столь величественной осанки и столь высокомерного взгляда. Если бы не молодь вокруг, Данилов зачислил бы матрону в заместители главного врача. Но в этом случае ей следовало не замыкать процессию, а идти во главе, рядом с профессором.
Ни одного знакомого лица, чего и следовало ожидать, ведь кафедра не «своя», куда на пятом курсе бегал целый год, а «чужая», другого вуза.
Начали по часовой стрелке — с соседа. Профессор уселся на край кровати (ни одного стула в палате не было), все прочие растянулись в дугу.
— Родился от первой беременности, — зазвучал звонкий, хорошо поставленный голос палатного врача. — Беременность и роды без отклонений, развитие без особенностей, ходить и говорить начал вовремя. Из детских инфекций помнит только корь и ветрянку. Рос в обычной семейной обстановке, отец злоупотреблял алкоголем, но скандалы в семье были не часто…
Данилов прикинул, что при столь обстоятельном докладе раньше чем через полчаса очередь до него не дойдет, и улегся на спину, закинув руки за голову.
— В школу пошел с семи лет. Особого интереса к учебе никогда не испытывал, учился преимущественно на тройки, отношения с одноклассниками были хорошими…
Данилов напряг память, но так и не смог вспомнить, чтобы его на ночном допросе, искусно замаскированном под сбор анамнеза, спрашивали о школе. Или спрашивали, но он об этом начисто забыл.
— С двенадцати лет беспокоили головокружения неясной этиологии. Наблюдался у невропатолога с диагнозом «вегетососудистая дистония». После окончания десяти классов поступил в полиграфический колледж. Служил в армии, в танковых войсках. Курить начал с восемнадцати лет. В день в среднем выкуривает полпачки сигарет. Крепкими напитками не злоупотребляет, предпочитая им пиво…
«Названную
— Женат дважды, с первой женой развелся спустя год после свадьбы по причине супружеской неверности…
— С чей стороны была неверность? — уточнил голос с хрипотцой, явно профессорский.
— С ее, — сосед ответил вперед врача. — Та еще была «прости господи», ни одного причиндала не пропускала. Многостаночница, мать ее…
— Вы так ярко рассказываете! — то ли искренне, то ли притворно восхитился профессор. — Я прямо вижу вашу первую жену как наяву! Но не будем отвлекаться. Продолжайте, Тамара Александровна…
— В следующем браке, длящемся по сей день, имеет двух детей, дочь и сына. Дети растут и развиваются нормально. Жена работает поваром в кафе. Отношения с женой и детьми характеризует как «прекрасные»…
Данилов искренне порадовался за соседа и продолжил слушать дальше.
— Около двух лет назад жизнь стала казаться скучной и однообразной. Начало тяготить отсутствие новых впечатлений, по собственному выражению, «задолбала тоска». Больным себя считает около полутора лет, с того дня, когда после нервной перегрузки, вызванной увольнением с работы, внезапно ощутил чувство нехватки воздуха, головокружение, учащенное сердцебиение, страх смерти.
— Дома? — уточнил профессор.
— На улице, по выходе из метро… Состояние купировалось самопроизвольно. Приблизительно через две недели впервые в жизни появились давяще-распирающие головные боли, бессонница, тремор…
Наш человек! Данилов, пользуясь тем, что на него никто не смотрит, не вставая вытянул вперед руки и посмотрел на кончики пальцев. Те заметно подрагивали. Тремор, что и требовалось доказать.
— Сосед, дочь которого работает медсестрой в детской поликлинике, подсказал мысль об опухоли мозга…
Развелось самобытных диагностов, которым отдаленная причастность к медицине, выраженная в наличии дочери-медсестры, дает право на постановку неврологических диагнозов, что называется, с первого взгляда. Убивать надо таких соседей и посмертно топить в Москве-реке. Рыбам на корм, если там еще остались рыбы… Впрочем, остались, вон доктор Могила со «скорой» ловил в районе Капотни на удочку ротанов. Не себе, конечно, а кошке.
— К врачам обращаться боялся, амбулаторно и самочинно принимал от бессонницы феназепам…
— Откуда брали феназепам? — сразу же спросил профессор.
Закономерный вопрос. В наше время без рецепта в аптеке можно купить разве что аспирин, минеральную воду и презервативы.
— Соседке выписывали, а она со мной делилась, — пояснил Юра.
— Замечательно! — обрадовался профессор. — Как вам повезло с соседями, прямо зависть берет! Один диагнозы ставит, другая снотворным снабжает. Прекрасные отношения.
— Да как же иначе? — В голосе Юры слышалось искреннее удивление. — Не один год бок о бок живем, а почти тридцать лет!