Из мрака
Шрифт:
Нет, ей просто показалось. Разве могли говорить таким голосом и такие слова эти спокойно, почти жёстко сомкнутые губы? Галлюцинация слуха… Дина жарко покраснела, поймав себя на настойчивой мысли: а может быть, нет? Может быть, правда? Заговорила, пытаясь справиться со своим смущением:
— Больше всего меня напугал Дорн и эта… барышня. Какое поразительное сходство? Чуть бледнее и выше. В остальном вылитая Джемма.
Доктор отозвался с мягкой улыбкой:
— Наш отшельник сумел оценить это сходство не хуже нас с вами, Дина Николаевна. Я особенно рад за него.
— Дорн страшно
Доктор опять улыбнулся одними глазами, ответил уклончиво:
— Ничего особенного. Провёл эти два года наедине… с самим собою. В его возрасте это сильная тренировка.
— Да, да. Моего Дорна подменили. Смотрите, у него и походка другая.
В конце просеки со стороны водопада двигались две высокие худощавые фигуры. Мужчина в изящном, светлом костюме мягкую серую шляпу держал в руке, и солнце, протиснув лучи между стволами сосен, мазало золотом его белокурые волосы. В стройной, с уверенными, настоящими мужскими движениями, фигуре Дина не узнавала старого приятеля, угловатого, сутулого, вечно нахмуренного Дорна. И, когда издали ещё он закричал, махнув шляпой:
— Мы предупредить, к вам гости, — голос его звонко раздался полными крепкими нотами, вспугнул за лесом чёткое эхо.
— Какие гости? О ком говорите?
Молодые люди подошли к самой веранде. Смуглая большеглазая девушка, опиравшаяся на руку Дорна, отозвалась по-французски:
— Кто-то едет сюда с колокольчиками. Мы видели с горы — три экипажа. Спешили предупредить.
— Странно. Вася не может вернуться так рано. Почему вы думаете, что к нам?
— Экипажи свернули к плотине! — сказал Дорн, покашливая по старой привычке.
— Не представляю, кто бы мог быть? Как вам понравилось у нас, мадемуазель?
Смуглая девушка отозвалась восторженно:
— Я не видала севера до нынешнего лета. И я никуда не двинусь теперь отсюда. Папа сходит с ума, требует меня телеграммами, я ответила категорическим отказом. Я русская.
— А как же университет? — улыбнулся доктор.
— V'la! Он говорит, — девушка доверчиво прижалась к локтю своего спутника, — он говорит, что в Петербурге есть такие же курсы. Не правда ли, мадам? Мы отлично устроимся здесь, в России, правда?
— Дорн, слышите? — значительно переспросила хозяйка.
Студент отозвался бодро, с чуть заметным смущением:
— Конечно, слышу. Товарищ Эме совершенно права. Мы устроимся в Петербурге.
Дина улыбнулась не без лукавства. Спросила с недоумением:
— То есть как это «устроитесь»?
— То есть так!
Дорн огрызнулся сначала враждебно, потом не выдержал, осклабился добродушной улыбкой, сказал, пряча от Дины смущённый взгляд:
— Она меня разучила сердиться.
Колокольчики плакали уже на просеке.
— Это становой, — Дина разглядела знакомую караковую пару.
— Было три экипажа, — подтвердил Дорн.
Тарантас станового подкатил к веранде. Бравый поручик, успевший опохмелиться на вчерашние дрожжи, держался бодро. Выскочил из тарантаса, к удивлению хозяйки, не пошёл на веранду, ограничился торопливым сухим «под козырёк», громыхая шпорами, разминал затёкшие ноги.
Становой бросился навстречу новому экипажу, ямской тройке со станции. В экипаже рядом с поднятым воротником штатского тёплого пальто мерцал серебряный прибор офицерской шинели. Вылезли высокий худощавый господин с бритыми сухими губами, с судейским значком на бархатном околыше фуражки, и коротенький рыжий толстяк с носом, покрытым сеткою маленьких жилок, с багровыми щёками. Толстяк был в погонах жандармского ротмистра.
Странные гости о чём-то спросили станового, обменялись быстрым взглядом, двинулись к веранде. За ними со сконфуженным видом поплёлся становой.
Угреватый писец шёл рядом со становым с видом победителя, кидал на веранду колючие взгляды, высоко поднимал жидкие брови.
Подкатил третий экипаж, тоже тарантас с железнодорожной станции, и, сухо щёлкая ножнами шашек, лязгая огромными шпорами, соскочили на землю четыре стражника с щетинистыми проволочными усами, громоздкие, неуклюжие, в барашковых шапках, с жёлтыми шнурами аксельбантов на богатырских грудях.
Господин в судейской фуражке впереди всех взошёл на веранду, положил на стол тяжёлый портфель, сказал, протирая очки, негромко и вежливо, барским баритоном, мягко смазывая букву «р»:
— Не могу ли просить доложить о нашем приезде хозяину дома?
Дина, поднявшаяся со своего шезлонга, с тревожным изумлением глядела на незнакомые лица, поспешила ответить:
— Мужа нет дома. Он вчера ещё уехал в Петербург, провожать комиссию. Я к вашим услугам.
— Ах, вашего супруга нет? Какая жалость, а-я-яй!
Бритый господин почтительно приподнял фуражку в сторону хозяйки, обернувшись, что-то сказал толстяку ротмистру. Тот разочарованно фыркнул, громыхая тяжёлым палашом, придвинулся к становому. Становой, почтительно откозыряв, сбежал с крыльца. Грубый голос прокрякал: «Так тошно». И, тяжело топоча подкованными сапогами, побежали, придерживая шашки, два стражника. Один побежал по просеке, к водопаду, другой к задней двери директорского дома. Взбежал, спотыкаясь, по лестнице, сделал страшные глаза в сторону смуглой молоденькой горничной, в изумлении выглядывавшей из кухни, прихлопнул корявой лапищей дверь, просипел угрожающе:
— Так что не приказано никого выпущать.
Дина спросила взволнованно:
— Что это значит? Что вам угодно, господа?
Толстенький ротмистр, потирая пять пар сосисок, заменявших на руках его пальцы, корректнейшим образом громыхнул шпорами:
— Тысячу извинений, сударыня. Неприятнейшая служебная обязанность… Ради всего святого, не волнуйтесь, ничего серьёзного. Аб-со-лют-нейшим счётом ничего. Маленькое служебное предписание нам, в присутствии господина товарища прокурора, — ротмистр почтительно качнул в сторону бритого господина толстое туловище. — Да-с, вместе с господином товарищем прокурора произвести маленькое дознание по поводу некоторого э-э… недоразумения с вашим супругом.