Из Новгородской губернии

Якушкин Павел Иванович

Мн захотлось посмотрть здшній каналъ и шлюзъ, хотя, правду сказать, зимою не много увидишь. Тамъ стоялъ какой-то старикъ, съ которымъ мы разговорились. Я у него спросилъ, что сдлала имъ желзная дорога: поднялась ли торговля отъ чугунки? — „Да, кажись, другъ любезный, ни поднялась, ни опустилась; какъ была, такъ и есть. Вотъ только овесъ пошелъ шибче, прошлый годъ со всхъ мстовъ къ Волочку потянули, и сухопутьемъ — и на судахъ, а отсюда на чугунку, да и въ Питеръ; особливо зимой сильно овесъ идетъ“.

— Да отъ чего же по вод не отправляютъ овса въ Питеръ? здсь есть пароходы?

— „И по водъ отправляютъ, только пароходовъ здсь нтъ. Да и на что они, отъ нихъ проку никакого: вотъ нынче развелись пароходы въ Твери, стерляди были ни по чемъ!“

— Ты говоришь: рыбу распугали; какъ же такъ всю рыбу распугали, — этимъ лтомъ въ Твери стерляди-то были ни по чемъ?

— „А вотъ видишь ты: рыбу распугали изъ своихъ мстовъ, она и бросилась вся врозь; теперь-то ее много, да воду-то ей больше

не будетъ.“

Какъ-то проходя вдоль чугунки, подошелъ я къ одной будк, и закуривъ папироску, спросилъ у солдата, что онъ здсь длаетъ?

— „Да ничего, — отвчалъ онъ: начальство велло, какъ идетъ поздъ, палкой честь отдавать, караулъ длать, — только сорвется поздъ съ дороги, съ рельсовъ, — за хвостъ не удержишь.“

4-го Декабря. Новгородъ.

Воля ваша, а нашъ вкъ — вкъ „блага и пользы“.

Мы вс хлопочемъ нынче о польз ближнему; взгляните на любое объявленіе объ изданіи журнала, для чего онъ издается: „Наши дамы сознали, что женщины…. образованіе…. только съ этой цлью мы ршились для общей пользы издавать журналъ“. Въ другомъ читаемъ: „Давно чувствовалась потребность въ газет, которая-бы за дешевую цну распространяла въ народ свднія, знанія…. поэтому мы для общей пользы….“ Одно только забываютъ господа заботящіеся объ общественной польз, забываютъ спросить самихъ себя — съумютъ ли они сдлать какую-нибудь пользу? А то, пожалуй, вмсто пользы и вредъ выйдетъ! Это мн пришло въ голову больному, а болнъ-то я сдлался отъ „пользы“, которую мн навязали! Дло вотъ въ чемъ: изъ Чудовской станціи до Новгорода ходятъ ежедневно дилижансы, — одинъ казенный, другой графскій, графа Г. Въ казенномъ мн не хотлось хать — онъ неудобно устроенъ: внутри кареты сиднье не поперегъ, какъ въ обыкновенныхъ, а вдоль, влзаютъ сзади, и садятся затылкомъ къ окну; мн кажется, что, впродолженіи семидесятиверстной дороги, втеръ сильно надуетъ въ затылокъ. Я сталъ разспрашивать про частные дилижансы, а казенный между-тмъ ухалъ, и я пошелъ отыскивать кондуктора графскаго дилижанса; но его нигд неоказывалось. Съ помощію гривенника я только могъ узнать, что кондукторъ пьянъ и ршительно къ длу неспособенъ. Длать было нечего, я сталъ терпливо ждать минуты отъзда, и пошелъ обдать въ гостинницу, которая здсь очень чисто содержится. За обдомъ хозяинъ говорилъ мн, что этотъ дилижансъ „не для аферы устроенъ, а собственно для того, чтобъ прозжающимъ было хорошо: вдь ямщикъ запроситъ съ васъ и Богъ-знаетъ какую цну, а нечего длать — дадите! Вотъ и устроили этотъ дилижансъ по такс, - значитъ „для пользы“, — и дйствительно, дилижансъ отправляется очень аккуратно, тотчасъ по приход позда желзной дороги. Какъ только пріхалъ поздъ, я съ одной стороны, пьяный кондукторъ съ другой, бросились къ дилижансу.

— Есть мсто?

— Есть — извольте садиться!

Влзаю: не усплъ еще ссть, за мной еще господинъ, еще и еще.

— Есть мсто? проговорилъ женскій голосъ.

— Есть!

— „Ну, какъ т не грхъ?“ проговорилъ одинъ изъ ямщиковъ (которыхъ здсь много стоятъ на тройкахъ, парахъ, въ одиночку). „Какъ не грхъ отбивать у насъ работу? И добро бы для себя хлопоталъ, а то чортъ знаетъ для кого!“

Но несмотря на эту рацею, барыня все-таки влзла въ карету.

„— Есть мсто, есть мсто?“ слышалось отовсюду, но кондукторъ, возчувствовавъ весь грхъ отбивать работу, закричалъ: „Пошелъ! мста нтъ!“ всползъ, кое-какъ на козлы, и мы похали.

На ходу мы стали размщаться; оказалось, что всхъ мстъ семь, а насъ было пятеро, чему мы, конечно, порадовались, — просторне! Едва мы услись, о ужасъ! мы замтили, что дверецъ въ карет не имется! Вмсто дверецъ вислъ какой-то клокъ кожи; клокъ, который ни справа, ни слва, въ одномъ мст на вершокъ, въ другомъ на четверть, не закрывалъ отверзтія. Я погоревалъ объ этомъ вслухъ; баринъ, сидвшій тутъ (какъ посл оказалось членъ комитета по крестьянскому длу), смясь, проговорилъ: „И ты, мужичокъ, этимъ огорчаешься? Нехорошо! Ха, ха, ха! Каково! мужичокъ вошелъ въ карету, нашелъ недостатки. Прошу покорно!“ [5] . Я его назвалъ „вашимъ благородіемъ“ и сказалъ, что онъ, въ качеств барина, долженъ заступиться за мужичка: вдь мужичокъ заплатилъ деньги, такъ надо, чтобъ мужичокъ даромъ денегъ не платилъ“. Пока мы такъ пріятно бесдовали, мы замтили, что одного стекла въ окнахъ кареты нтъ; еще немного прохали — свчи стали валиться въ фонаряхъ; въ обыкновенный фонарь вставили свчку, она, разумется, отъ тряски нерессорнаго экипажа, никакъ не могла держаться; мы остановились, зажгли снова фонарь; но черезъ пять минутъ та же исторія; мы бросили. Въ темнот мы сдлали открытіе: крыша кареты во многихъ мстахъ отстала, такъ-что въ щель проходилъ палецъ. Надо замтить, что эти кареты еще очень недавно ходятъ.

5

Надо замтить, что я былъ въ полушубк и съ бородой

Можете судить о моемъ горестномъ положеніи: я халъ въ вагон по чугунк, одваться тепло было не для чего, слъ въ карету — тоже; но посл

оказалось, что я сижу на механически устроенномъ сквозномъ втру. Пріхали на станцію, я упросилъ одного пассажира наружнаго мста помняться со мной, и онъ (о, несчастный!) согласился. На этой же станціи баринъ, назвавшій меня мужичкомъ, извинялся, и хоть я его уврялъ, что единственное мое желаніе — походить на мужика, и что я очень радъ, что могу казаться мужикомъ, онъ все-таки не могъ поврить, что онъ меня ни мало не обидлъ. Вторую станцію я прохалъ хорошо: ночь свтлая; хоть втеръ, да несквозной; а внутри кареты темно и втеръ, чувствительне; да къ тому же на козлахъ сидлъ мальчикъ, кажется, сынъ ямщика; я его перетащилъ къ себ, а онъ въ благодарность цлую дорогу плъ мн псни: „Конченъ, конченъ дальній путь“, „Во пустынюшку мальчикъ удаляюсь“, и тому подобныя. Да одну псню про Ярославль-городъ. Ярославль городъ и здсь, на битой дорог, не потерялся. Псню, которую плъ мн мальчикъ, я зналъ прежде, она сложена про пожаръ Ярославля; но я его заставилъ пропть два раза; мн хотлось прислушаться къ выговору. Такъ онъ выговаривалъ: ёму вмсто ему, загоряеться вмсто загорается, полторы вёрсты вмсто полторы версты, руучей, поглядишь…. Еще въ этой псни поется:

„Загоралася одна лавочка Съ черными соболями, Съ писаными картами….“

На слдующей станціи насъ не пустили въ станціонный домъ. Почему? — мы не знаемъ: хали мы, кажется, въ дилижанс, и на почтовыхъ лошадяхъ. Здсь же потеряли мы одного пассажира; онъ пошелъ въ ямскую избу закурить папироску, да и пообогрться немножко, а какъ здсь не подаютъ сигналовъ, и пьяный кондукторъ не смотритъ — вс ли пассажиры, то онъ съ папироской во рту вышелъ изъ избы, въ ту минуту, когда экипажъ уже тронулся. И этому господину предоставили удовольствіе бжать версты дв, и кричать сколько ему угодно: нашъ дилижансъ такъ стучалъ и дребезжалъ, что ничего не было слышно. Несчастный господинъ, имя полное право бжать еще дале, воротился однако на станцію, размышляя такъ: догнать не догоню, а назадъ идти будетъ дальше. Пріхали въ Новгородъ въ четвертомъ часу, хоть и общались привезти въ первомъ.

— Извольте выходить!

Мы вс выскочили, кондукторъ сталъ стучаться въ гостинницу. Гостинницу отперли и мы услышали голосъ:

— „Нумеровъ нтъ!“

— „Пойдемъ въ новую гостинницу“, предложилъ кондукторъ: „тамъ гостинница того же хозяина.“

Мы туда — тамъ тоже услышали: „нумеровъ нтъ!“

— „Теперь, господа“, сказалъ кондукторъ: „извольте идти куда хотите, нумеровъ нтъ: здсь ночевать негд!“

Представьте себ мое бдственное положеніе: въ незнакомомъ город, въ четыре часа ночи, на улиц, съ кучею вещей. Что бы вы стали длать? Подумавъ немного, я приказалъ кондуктору везти себя къ графу Г., т. е. содержателю полезнаго заведенія дилижансовъ. Это немножко удивило кондуктора.

— „Да вы знакомы съ нимъ“? спросилъ онъ меня.

— Нтъ не знакомъ.

— „Такъ за чмъ же ночью идти къ нему?“

— Какъ за чмъ? ночевать.

— „Ночевать въ контор можно.“

— Можно? Такъ отъ чего же ты меня прямо не провелъ въ контору?

— „Помилуйте, я вамъ предлагалъ, да вы не хотли….“

И солгалъ кондукторъ, вовсе и не предлагалъ, а всячески старался спровадить съ рукъ поскоре.

Приходимъ въ контору: прекрасный номеръ, гд ршительно ничего не напоминаетъ конторы, а просто — нанятой номеръ для прозжающихъ. На другой день въ контору пришелъ нашъ забытый путникъ, взялъ вещи, разсказалъ про свое горе и ушелъ.

Изъ этой повсти можно вывести слдующее нравоученіе: если хочешь сдлать пользу, длай самъ; если увидишь, что въ томъ дл, за которое взялся, ты дуракъ, — брось: и теб будетъ дурно и другимъ плохо; самъ будешь работать, да будешь знать толкъ въ дл — будетъ хорошо; заставить же пьянаго холопа длать добро для спасенья барской души — довольно трудно.

5-го Декабря. Новгородъ.

Познакомился съ И. К. Купріяновымъ и Н. К. Отто, учителями гимназіи, и съ Отто здилъ вчера по Новгороду. Городъ по плану выстроенъ! Пригородъ чрезвычайно похожъ на кладбище, усянное памятниками. Умерла воля новгородская, остались одни памятники, да и т по возможности испорчены. Не стану вамъ говорить о новгородскихъ древностяхъ, — вы найдете много описаній; но разскажу вамъ, что я чувствовалъ при осмотр ихъ. Сперва мы похали въ здшній Кремль. Рядомъ съ Св. Софіею стоятъ присутственныя мста, извстной казенной постройки, а между ними стоитъ что-то въ род тхъ верстовыхъ столбовъ, которые торчатъ на шоссе подъ Москвой. Это изволите видть „памятникъ.“ Что долженъ напоминать этотъ памятникъ, право не знаю, спросить даже не хотлось. Посл уже я узналъ, что этотъ памятникъ поставленъ за 12-й годъ дворянами. Изъ Софіевскаго собора мы пошли въ грановитую палату. Трудно вообразить себ, что нибудь свтле, радостне этой палаты. Эта палата — палата пиршествъ Новгородцевъ у своего пископа. Но образованные люди и ее не оставили въ поко: передлали ее на церковь, и иконостасомъ отгородивши часть, какъ бы отрзали кусокъ отъ цлаго, да и украсили по своему. „Сперва она была росписана попроще“, сказалъ мн провожавшій монахъ, „а теперь разукрасили получше.“ Но все таки не могли испортить, какъ ни старались!