Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
B 11 часов заговорщики в числе 60-ти или около того вышли из отеля Талицына [67] и, завернувшись в шинели, направились к дворцу св. Михаила. Главарями были Бенингсен, Платон Зубов - в прошлом фаворит Екатерины, Пален - губернатор Санкт-Петербурга, Депрерадович - командир Смоленского полка, Аргамаков - адъютант императора, князь Татетсвилл - генерал-майор артиллерии, Талицын - генерал, командир гвардейского Преображенского полка, Гарданов - аджюдан [старший унтер-офицер] конной гвардии, Сартаринов, князь Веренской и Серятин. [68]
67
Талицына
68
Цареубийцы - по другим источникам: генерал-лейтенант Бенингсен - генерал-лейтенант барон Беннигсен, генерал и командир гвардейского Преображенского полка граф Талицын - Талызин; адъютант императора Аргамаков - адъютант Талызина, командир Смоленского полка Депрерадович - генерал, командир гвардейского Семеновского полка; генерал-майор артиллерии князь Татетсвилл - Яшвиль; Сартаринов - майор Татаринов; князь Веренской - князь Вяземский; Серятин - штабс-капитан Измайловского полка Скарятин.
Заговорщики вошли в ворота сада у дворца св. Михаила, но, когда проходили под большими деревьями, дающими тень летом, а в эту пору голыми, вонзившими во тьму свои тощие ветви, стая ворон, разбуженная легким шумом, доносящимся снизу, снялась с них с таким скорбным карканьем, что остановленные вороньим криком, который в России считается дурным предзнаменованием, конспираторы заколебались, идти ли дальше; но Зубов и Пален воскресили в них мужество, и они продолжили свой путь. Войдя во двор, они разделились на две группы: одна, во главе с Паленом, вошла через особую дверь, какой обычно пользовался граф, когда хотел, не привлекая к себе внимания, попасть к императору; другая, возглавляемая Зубовым и Бенингсеном, двинулась вперед за Аргамаковым, выступающим в роли проводника, к главной лестнице, где и появились без помех, так как Пален велел снять дворцовые посты и вместо солдат поставить офицеров-заговорщиков. Только один часовой, которого забыли заменить, как это сделали с другими, при приближении группы крикнул: «Кто идет!»; тогда Бенингсен шагнул к нему и, распахнув шинель, чтобы показать знаки воинского отличия:
– Тихо!
– сказал ему.
– Не видишь, куда мы идем?
– Проходите, патруль, - ответил часовой, кивнув головой в знак согласия.
И убийцы прошли. Попав в галерею, что перед прихожей, они увидели офицера, переодетого солдатом.
– Все в порядке? Император?
– спросил Платон Зубов.
– Вернулся к себе час назад, - ответил офицер, - и теперь, несомненно, спит.
– Хорошо, - заключил Зубов.
И патруль цареубийц прошел дальше.
В самом деле, Павел, по своему обыкновению, провел вечер у княгини Гагариной. Видя, что он вошел более бледным и мрачным, чем всегда, она подбежала к нему и стала настойчиво спрашивать, что с ним.
– То, что есть, - ответил император.
– Для меня пробил час нанести главный удар, и скоро увидят, как падут головы, которые мне очень дороги!
Ужаснувшись этой угрозы, княгиня Гагарина, знавшая о недоверии Павла к семье, ухватилась за первый же предлог, какой представился, чтобы выйти из салона, написала великому князю Александру несколько строк, в которых сообщала, что его жизнь в опасности, и велела отнести записку во дворец св. Михаила. Так как офицер, который стоял на страже у дверей арестованного, имел лишь предписание не выпускать царевича, он позволил посланцу войти к нему. Так Александр получил письмецо, а поскольку
Около 11 часов, как об этом сказал часовой, император вернулся во дворец и немедленно удалился в свои покои, где сразу лег и, к радости Палена, успел уснуть. К этому времени заговорщики подошли к двери прихожей, что располагалась перед спальней, и Аргамаков постучал.
– Кто там?
– спросил камердинер.
– Я, Аргамаков, адъютант его величества.
– Что вы хотите?
– Прибыл с докладом.
– Ваше превосходительство шутит, время - почти полночь.
– Помилуйте, вы ошибаетесь, время - шесть часов утра; открывайте скорей, боюсь, не рассердился бы на меня император.
– Но я не знаю, должен ли я…
– Я на службе, и я вам приказываю открыть.
Камердинер повинуется. Тотчас же заговорщики с обнаженными шпагами устремляются в прихожую; камердинер в испуге забивается в угол, но один польский гусар, который здесь дежурил, бросается преградить им путь к двери императора и, угадывая намерение ночных визитеров, приказывает им удалиться.
Зубов отвечает отказом и пытается оттолкнуть его рукой. Раздается пистолетный выстрел, но в тот же миг единственный защитник того, кто еще час назад распоряжался 53 миллионами подданных, обезоружен, повален на пол и лишен возможности действовать.
Резко разбуженный пистолетным выстрелом, Павел соскочил с постели и, бросившись к скрытой двери, что вела к императрице, попытался ее открыть; но тремя днями ранее, в приступе недоверия, он велел приговорить эту дверь к тому, чтобы она оставалась закрытой. Тогда он вспомнил о люке и бросился к нему в угол покоев. К несчастью, поскольку он был босой, не удалось, как следует, нажать на пружину, и люк, в свою очередь, отказался открыться. В этот момент дверь, что вела в прихожую, упала в спальню, и императору хватило времени только на то, чтобы метнуться за каминный экран.
Бенингсен и Зубов ворвались в спальню, и Зубов пошел прямо к кровати, но видя ее пустой:
– Все пропало!..
– вскрикнул он.
– Он от нас сбежал.
– Нет!
– сказал Бенингсен.
– Вот он.
– Пален!
– закричал император, когда его обнаружили.
– На помощь ко мне, Пален!
– Sire, - сказал тогда Бенингсен, шагнув к Павлу и салютуя ему шпагой, - напрасно вы зовете Палена: Пален - наш. Впрочем, ваша жизнь не подвергается ни малейшему риску; вы только арестованы именем императора Александра.
– Кто вы?
– спросил император, так трясясь, что в дрожащем и бледном свете его ночной лампы не узнавал тех, с кем говорил.
– Кто мы?
– откликнулся Зубов, предъявляя акт об отречении от престола.
– Мы посланы сенатом. Возьми этот документ, читай и сам произнеси, какую выбираешь участь.
После этого Зубов подает ему документ одной рукой, тогда как другой переносит лампу на угол камина, чтобы император мог читать представленный акт. Павел, и правда, берет бумагу и пробегает ее глазами. Где-то на трети текста прерывает чтение и, подняв голову и глядя на заговорщиков:
– Но что я вам сделал? Великий боже!
– кричит он.
– За что вы так изводите меня?
– Уже четыре года, как вы нас тираните!
– выкрикивает голос в ответ.
И император принимается читать дальше. Но, по мере того, как он углубляется в документ, накапливается возмущение: его ранят выражения - чем дальше, тем более оскорбительные; достоинство уступает место гневу; он забывает, что один, неодет, без оружия и окружен людьми в шляпах на головах и с обнаженными шпагами; он с силой комкает акт об отречении от престола и бросает его себе под ноги: