Из Парижа в Бразилию по суше

Буссенар Луи Анри

Жюльен, подойдя к нему, слегка коснулся его рукой:

— Признавайтесь-ка, капитан Боб, раз ваш достойный компаньон, сэр Батлер, настаивает на том, чтобы называться Жаком Арно, то и вы, наверное, не прочь были бы влезть в мою шкуру?..

— В вашу шкуру?! — произнес, не двигаясь с места, великан. — В вашу шкуру?! Да я возьму и изничтожу ее!

— Достойное джентльмена выражение! — невозмутимо заметил Жюльен. — Ладно, продолжаю. Вы конечно же величаете себя графом де Клене, не так ли?

— Именно так! — зарычал гигант. — Здесь только один граф де Клене… И это — я! А тот, кто посмеет утверждать

противоположное, он просто жалкий лгун!

Едва пират произнес последнее слово, как получил увесистую пощечину.

— Грабьте меня!.. Обворовывайте!.. Убивайте!.. Бросайте в зловонную клоаку, где гниют прокаженные!.. Делайте со мной что хотите, но не порочьте моего имени, слышите вы, мерзавцы?! Иначе я убью вас, как взбесившееся животное!

— Вы мне сейчас заплатите за это! — взревел бандит.

— Я с радостью заплачу и за это, и за многое другое!

— Но что тут в конце концов происходит?! И кто эти наглецы, осмелившиеся возвышать голос и оскорблять нас в нашем же доме?!

— Дело в том, — повернулся к капитану Бобу полковник Батлер, — что у нас хотят отобрать то, чем мы по праву владеем…

— Кто?

— Вот эти два авантюриста…

— Ах, так? Да их надо просто вышвырнуть отсюда!.. Что, или у нас мало людей?.. Сила ведь на нашей стороне!

— Речь идет не о силе, месье, а о праве, понятно? — оборвал морского волка управляющий. — Наследование имущества, принадлежавшего моему покойному и глубоко почитаемому мною хозяину, — дело весьма важное, и посему необходимо знать, кто именно имеет все основания стать правопреемником бывшего владельца поместья.

— Что вы хотите этим сказать? — все еще высокомерно, но уже с оттенком беспокойства, спросил полковник.

— А то, что нужно пройти последнее испытание, очень серьезное, из которого, я не сомневаюсь, месье выйдет с честью, — сказал сеньор Кристобан, указывая на Жака, которого он пожирал глазами.

— Пусть так! — согласился янки. — Я подчиняюсь вашим требованиям, представляющимся мне по меньшей мере странными, исключительно ради выявления истины и для посрамления этих лжецов… Что вы собираетесь делать?

— Обратиться за помощью к усопшему.

— К чему эти мрачные шутки?..

— Я не шучу, поскольку речь идет о человеке, который любил меня как родного сына и чья воля для меня столь же священна, как если б она исходила от моего отца!

— Вы взываете к воле ныне покойного человека, память о котором дорога и мне. Я так же, как и вы, с уважением отношусь к его решению. И посему делайте, как сочтете нужным!

— В таком случае прошу всех пройти со мной на берег реки. Это недалеко, в пятистах метрах отсюда.

— Охотно! — заявил Батлер, все более и более нервничая, так как понимал, что одной смелости или наглости может оказаться недостаточно. Оттеснив в угол капитана Боба, он шепнул: — Ваши молодцы уже здесь?

— Да… Все до единого… Но они, как всегда, пьяны…

— Тем лучше: не станут мешкать!.. Вооружите их до зубов… и следуйте за нами украдкой… А затем, по моему знаку, прикончите всех троих — и этих французов, и управляющего… Они должны исчезнуть… Да так, чтобы и следа от них не осталось, а не то мы погибли… Действуйте же! Все теперь зависит от вас… Этот сеньор Кристобан, может, и не догадался бы ни о чем, если бы не проклятые французы. По тому,

как он смотрит на истинного Арно, чувствуется, что ему все ясно.

— Можете рассчитывать на меня и моих храбрецов: провернем дельце как надо!

— Отправляйтесь же, — сказал Батлер.

— Мигуэль, прихватите с собой одного из ваших товарищей и идите вместе с нами, чтобы быть свидетелем того, что произойдет, — попросил управляющий своего помощника.

Шестеро человек тронулись в путь двумя группами: первая состояла из Жака, Жюльена и управляющего, вторая — из полковника с двумя слугами по бокам. Шли они довольно быстро — сперва по мягко спускавшейся вниз аллее, затем — по благоухавшему цветами подлеску, где широко раскинули свои ветви пышные тропические растения, и через несколько минут оказались на берегу реки, омывавшей невысокий холм с покрытыми худосочным кустарником склонами. На самом верху возвышенности красовался хорошенький домик, .[-построенный на европейский лад, — с зелеными ставнями, голубятней, незатейливым колодцем и двориком, в котором произрастали жимолость и тюльпаны.

Жака охватило неописуемое волнение, тотчас разделенное с ним Жюльеном, не удержавшимся от крика удивления и радости.

— Тише, умоляю вас! Это в ваших же интересах! — шепнул ему управляющий и затем обратился к американцу: — Месье, что вы можете сказать об этом здании?

— Только то, что это хижина, за которую я не дал бы и пятисот долларов… Я не разделяю фантазии того, кто ее построил.

— Сей дом… вам ничего не напоминает?

— Сегодня — нет. Но завтра он напомнит мне о том, что сюда следует прислать рабочих, которые моментально снесут его.

— Снести этот дом! — возмутился Жак. — Дом, который так похож на тот, на берегу Луары, в Монлуи, где выросли моя мать и мой дядя и где… протекало мое счастливое детство!.. Где я провел лучшие часы моей жизни!.. Мой дядя построил его в этом месте потому, что пригорок напоминает наш, на родине, и река у холма такая же капризная, как Луара… Здание — таких же размеров и из тех же материалов, что и тот… Глядя на него, дядя вспоминал о своей отчизне и своих близких…

— И он почил здесь вечным сном, — изменившимся голосом произнес управляющий. — Именно тут покоится его прах, под цветами, за которыми, увы, никто не ухаживал с тех пор, как я уехал… А он так любил их, еще с тех пор, когда жил в Европе!

— И каково теперь ваше решение? — грубо прервал его американец.

— Пока я не принимаю никакого решения, а просто констатирую, что, хотя вы и выдаете себя за племянника месье Леонара Вуазена, родившегося во Франции, в Монлуи, департамент Эндр-и-Луара, в доме, как две капли воды похожем на этот, вы тем не менее не знаете ни Эндр-и-Луару, ни Монлуи, ни тот дом. Я отмечаю также, что вопреки предписанию, содержащемуся в письме человека, чьим наследником вы себя выставляете, вы почему-то не отдали должного его могиле. Но это еще не все. В маленьком домике, что вы видите перед собой, есть портрет, выполненный большим мастером, изобразившим моего покойного хозяина во весь рост еще в то время, когда ему было примерно столько же лет, сколько и этому месье, — указал сеньор Кристобан на Жака. — Месье так походит обликом на моего хозяина, каким запечатлел его художник на холсте, словно это с него писали картину.