Из Парижа в Бразилию по суше

Буссенар Луи Анри

— А ямщик? — вступал в разговор Жюльен. — Ему ведь требовалось лишь дойти до станции, на что должно было бы уйти не более суток. Так почему же за столько дней никто не пришел к нам на помощь?

— Пусть вас не удивляет подобная задержка. Вы не имеете ни малейшего представления о станционных смотрителях, раз воображаете, будто они сразу же бросятся на выручку потерпевшим бедствие путешественникам. В их обязанность входит лишь предоставлять лошадей по предъявлении подорожной, что они и делают, хотя и с неохотой. Большего же от этого люда не ждите. Конечно, будь вы важной шишкой из российской администрации, тогда другое дело. Так что если бы лошади у нас не погибли, то мы смогли бы постараться их вытащить, и, в случае

успеха, положение наше было бы значительно лучше. Ну а что касается вашего предположения относительно предательства ямщика, то я с ним никак не могу согласиться, тем более что вы дали этому мужику деньги для вдовы его товарища, столь трагически погибшего здесь. К тому же мы ведь даже не знаем, удалось ли ему дойти до станции или нет.

— Ну а как якут? Сможет он спасти нас?

— Бесспорно, я на него рассчитываю. Если только вы не захотите, не дождавшись наших посланцев, сами отправиться на станцию.

— Что вы! Ведь так мы можем разминуться с Шолемом и кучером. К тому же здесь нам лучше, чем наверху. Но куда все-таки подевался наш проводник?

— Он еще придет, я уверен. Просто задержался где-то, поскольку несчастный случай маловероятен: снега для якута что дом родной.

— Я не разделяю вашего оптимизма, — возразил Жюльен.

— И напрасно. Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, чтобы не обмануться в них. Я вижу, что он преисполнен к нам чувством глубокой благодарности. Кроме того, якуты весьма бережно относятся к древним поверьям и стараются не нарушать заповедей предков.

— Расскажите же какую-нибудь легенду… — пристал к Федору Жюльен. — Глядишь, и скоротаем часок-другой.

— Вы не заметили, какую церемонию совершил он, отправляясь в путь, в точном соответствии с ритуальными действами местного шамана?

— Нет, не заметил.

— Он перебрал всех добрых и злых духов и громогласно призвал к себе на помощь божества, повелевающие землей, водой и воздухом. Он говорил: «Старая бабушка река, будь добра к твоему сыну! А ты, бабушка гора, закрой бездны в тех местах, где должна будет ступить нога твоего сына! Вы же, кривоногие карлики с большими руками, уйдите прочь с восьми дорог и попрячьтесь в девяти соляных горах…»

— Прекрасно!.. Такой местный колорит!.. Жак, бери свою записную книжку!

— После этого Шолем обратился к злому духу: «Эй, шайтан, древний камень, не лишай мои ноги силы, не ослепляй мои очи, не смотри на меня косо, и да умолкнет твой злой язык!» Затем, обжарив кусочки конского жира и привязав их конским волосом к прибрежным деревьям, он торжественно обратился к Огропоно.

— К кому?

— К Огропоно — Агриппина по-русски. Это колдунья из Жиганска. Сибиряк Уваровский переложил предание о ней на якутский язык. Она жила в прошлом веке — ее еще знала мать Уваровского. Слыла колдуньей. Тот, кого она полюбила, мог считать себя счастливчиком, с тем же, кого невзлюбит, приключалось несчастье. Ее словам внимали так, словно ниспосланы они были самим Господом Богом. В старости она поселилась в бедной лачуге, где и жил одна-одинешенька. Отшельницу посещали там страждущие получить у нее благословение, ей приносили дары. И горе тому, кто не выказывал чародейке почтения! Огропоно непременно карала такого строптивого: превращала в черного ворона, обрушивала на него ураган, сбрасывала его ношу в воду или лишала упрямца разума. И хотя ее давно уже нет в живых, якуты продолжают оставлять ей прдношения на том месте, где стояла когда-то хижина грозной волшебницы. Согласно преданию, Огропоно умерла, когда ей исполнилось сто лет. Она была полной, невысокого роста, с изъеденным оспинами лицом. Глаза ее блестели, словно звезды, а голос звенел, как лед от удара. И наш Шолем обратился к этой самой Агриппине из Жиганска. Он поклялся ей, что обязательно вернется. И уж что-что, а данное ей обещание он никак не сможет нарушить… Но что это?.. Или мне показалось?

Вроде бы кто-то кричит…

И действительно, раскатистый, такой знакомый голос, звучавший у входа в снежный туннель, ведший в ледовую обитель, выкрикивал громко имена путешественников.

— Шолем? Да ты ли это, дружище?! — воскликнул Федор.

— Я, я, хозяин! — услышал он в ответ.

Якут нырнул в лаз и через мгновение, весь в снегу, с сияющим лицом, предстал перед друзьями во весь свой богатырский рост. Крепкие рукопожатия, радостные восклицания — в общем, последовало все то, что всегда происходит при долгожданной встрече. Шолем оправдал веру Федора в него.

Опрокинув, как положено, кружку горячего чая, Шолем запил его водкой и, даже не присев на фетровую подстилку возле костра, предложил друзьям тотчас выступить в путь.

— Удалось достать сани? — спросил его Федор.

— Да.

— Сколько?

— Четверо.

— Оленьи?

— Нет, собачьи… Но хватит тратить время на разговоры. Прошу вас всех, едемте быстрее.

— А что такое?

— Мне страшно.

— Почему?

— Сам не знаю. Послушай только, а там суди как хочешь. Как только я ушел от вас, то первым делом смастерил что-то вроде коротких лыж и направился на них к станции, что к востоку отсюда. Добравшись до нее, я попросил у есаула лошадей и сани, но он заявил, что у него нет ни того, ни другого. Правда, правда… Тогда я прошел до второй станции, потом до третьей и наконец до четвертой, но все безуспешно. Всего я проделал сто двадцать пять верст, а чего добился? И вот я на пятой станции. Показываю есаулу вашу подорожную… Хотя за последнее время я много раз ездил по этой дороге до самой Колымы, человека того нигде не встречал. Мне сказали, что его прислали туда сравнительно недавно, откуда-то с запада. Он грубо потребовал ваши паспорта. Я ответил, что у меня их нет. «Хорошо, — произнес он, — нет паспортов — нет ни саней, ни лошадей». Когда я попробовал настаивать, он стеганул меня плеткой. Я бросился на него, чтобы задушить, но с полдюжины казаков кинулись на меня и поволокли в острог. Есаул же отправил своих людей разыскивать вас, потому что вы, считает он, наверняка самые что ни на есть варнаки…

— Постойте, — прервал Федора Жюльен, внимательно слушавший, как тот переводил рассказ Шолема с русского на французский. — Неужели новый Еменов? Но я ему больше не дамся! Буду до конца сражаться с ним!

— И я тоже! — энергично подхватил Жак. — Конечно, нам нечего бояться этого служаку, но если от великого усердия ему придет вдруг в голову препроводить нас в Якутск для установления личности, то сколько же времени потеряем мы даром! И если только он попробует задержать нас силой, то пусть пеняет на себя! Я без всяких душевных терзаний разряжу ему в голову карабин, подаренный нам генерал-губернатором!

Федор был настолько погружен в свои мысли, что, по-видимому, даже не слышал воинственных речей друзей-французов.

— Ну и как же ты спасся? — спросил он Шолема.

— В остроге я пробыл недолго, — продолжал тот свое повествование. — Когда настала ночь, я проделал в стене дыру и сбежал, пройдя незаметно мимо солдат, уже успевших упиться водкой. Потом я долго искал нарты. Нашел четыре упряжки. Они там, наверху, и при них якуты. Это преданные люди, ты можешь рассчитывать на них, как на меня. А теперь решай, хозяин, что делать будем.

— Ехать надо, и как можно быстрее! — заволновался Жюльен. — Нас четверо здоровых мужчин, работы мы не боимся. Так давайте сейчас же, не мешкая, перенесем вещи на нарты. Делов-то на час или на два — и вперед!

— Но не по тракту, — заметил Жак. — Подальше от торных дорог, почтовых станций, острогов и прочих мест, где назначают друг другу свидания Еменовы со всей Сибири. Наш путь — по прямой, через укрытую снегом и скованную морозом равнину. Строго по компасу! И горе тому, кто попытается нас остановить!