Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Александровский Борис Николаевич

В Париже запестрели эмигрантские фигуры в немецкой военной форме с повязкой на руке и напечатанным на ней словом «переводчик» или в коричневой и чёрной форме вспомогательных германских военных организаций — военно-инженерной (так называемой «организации Тодта») и военно-транспортной (так называемой «организации Шпеера»). Незримое и неслышимое слово «измена» повисло в воздухе. Произнести это слово вслух никто не отваживался: Париж был полон агентами гестапо.

Одним или двумя годами позже начальники отделов РОВСа на Балканах приступили с благословения Гитлера и по прямому его указанию к формированию самостоятельного крупного военного соединения — так называемого русского «охранного

корпуса», предназначенного для борьбы с югославской партизанской Народно-освободительной армией. Возглавил корпус генерал Штейфон, бывший начальник штаба генерала Кутепова. Весь командный его состав, сержанты и рядовые настояли из русских эмигрантов, живших в Югославии и Болгарии.

Корпус этот зверски расправлялся с югославскими партизанами, выступившими с оружием в руках против гитлеровских полчищ, оккупировавших Югославию, и оставил по себе в югославском народе такую зловещую память, которую, по выражению этих партизан, стереть сможет лишь сотня грядущих лет.

В предыдущем моём повествовании я рассказал о политической деятельности так называемого правого сектора русской послереволюционной эмиграции. Описал я её такой, какой она прошла перед моими глазами за время пребывания в Париже с 1926 по 1947 год. Само собой разумеется, что этот мой рассказ не претендует на исчерпывающую полноту. Я и не задавался подобной целью. Совершенно невозможно перечислить и нарисовать все политические фигуры этого правого крыла, промелькнувшие на парижском горизонте в описываемые годы. Столь же невозможно перечислить все мелкие организации, группы, союзы, объединения и общества, которые быстро возникали и быстро исчезали на этом горизонте. Да вряд ли это представило бы какой-либо интерес для читателя.

Упомяну ещё вскользь, что в те годы в Париже подвизался украинский «самостийник» Петлюра, убитый на парижской улице выстрелом из револьвера эмигрантом Шварцбродом, мстившим ему за массовое истребление евреев на Украине в 1918–1919 годах. Суд над Шварцбродом превратился в сенсационный процесс и кончился оправданием подсудимого.

В те же годы подвизался в Париже и на юге Франции пресловутый белогвардейский казачий генерал Шкуро, стяжавший в годы гражданской войны громкую известность на юге России своими убийствами, разбоем, грабежами и насилиями.

Доживал свои дни и умер в Париже известный анархист Махно.

Всех не перечтёшь.

Правый сектор белой эмиграции являлся численно главной составной её частью. Именно он «задавал тон» политической деятельности эмиграции в течение первой четверти века, прошедшей с момента Октябрьской революции. Но было бы ошибкой думать, что общий облик и мышление этого массива людей, а равно и других составных частей эмиграции оставались неизменными. Об этом я уже упоминал и к этому вопросу мне неоднократно придётся возвращаться в дальнейшем изложении.

Основной движущей силой в расслоении эмиграции и в постоянном изменении психологии её большинства (а в активных её группировках также и в перемене тактики) было общее политическое развитие в мире, в частности — и в особенности! — рост могущества и международного авторитета Советского государства. Уже крымская катастрофа 1920 года, а одним-двумя годами позже и последние «белые» катастрофы эпохи гражданской войны открыли глаза отдельным эмигрантам на истинное положение в Советской России и во всём мире и привели к полному краху их белой идеологии. Но в те годы число таких прозревших было ещё ничтожно. Следующим этапом было официальное признание Советского государства рядом европейских и неевропейских держав. У значительного числа

эмигрантов окончательно рухнули надежды на возобновление иностранной интервенции. Отсюда отход от политиканства, приносившего этой категории эмигрантов только разочарования в их безнадёжных и безрассудных мечтаниях.

Очень большое значение для сдвигов белоэмигрантской психологии, в частности в военном секторе, имел рост военного потенциала Красной Армии, неуклонное её совершенствование и быстро возрастающая техническая мощь. Последнее признавали даже многочисленные её недоброжелатели из числа специалистов — иностранные и эмигрантские. Не укрылся от взора очень многих ранее реакционно настроенных белоэмигрантов и постепенный рост международного авторитета Советского Союза, а также его нарастающее экономическое могущество, сколь бы ни старались неисправимые «пророки» доказывать противное.

Тревожное международное положение середины и конца 30-х годов, возможность европейской или мировой войны вызвали у очень значительной части эмиграции стремление к полному пересмотру своих позиций в вопросе о том, какое место она должна занять в случае военного конфликта, в который был бы вовлечён и Советский Союз. Отсюда создание в Париже новой организации — Дома оборонца.

В Дом оборонца входили эмигранты, провозгласившие во всеуслышание лозунг безоговорочной защиты Советского Союза всеми доступными им способами в случае нападения на него извне. В эту организацию вошли и многие младороссы, не отрекаясь при этом от своего лозунга «Царь и советы».

Все без исключения «оборонцы» были арестованы французскими властями в день объявления войны (2 сентября 1939 года) и отправлены как «подозрительные» в административном порядке в один из концентрационных лагерей Юго-Западной Франции. Часть его узников по распоряжению германского командования была освобождена оттуда вскоре после разгрома Франции в 1940 году. Все же остальные «оборонцы» поплатились за свой патриотический порыв почти пятилетним пребыванием в петеновских тюрьмах и лагерях, из которых вышли живыми далеко не все. Многие из них тремя годами позже выехали в Советский Союз в качестве советских граждан.

Говоря об эволюции эмигрантской политической мысли, я должен упомянуть ещё об одной организации, носившей название Союза возвращения на Родину. Она появилась в начале 20-х годов и существовала долго, но охватывала сравнительно ограниченный круг эмигрантов.

В заключение этой главы мне остаётся сказать несколько слов о «левом» секторе эмиграции, далеко не столь многочисленном по сравнению с правым и в свою очередь делившемся на ряд отдельных групп. Наиболее сплочёнными и многочисленными в нём были те круги, состоявшие почти исключительно из интеллигенции, которые группировались вокруг П.Н. Милюкова — лидера дореволюционной конституционно-демократической (кадетской) партии (после Февральской революции переименованной в республиканско-демократическую).

Прошлое Милюкова всем известно. Крупный буржуазный учёный-историк, он в последние предреволюционные годы выдвинулся на политической арене как один из главарей вышеназванной партии и в качестве такового вошёл на короткий срок в состав Временного правительства. Его роль в событиях лета 1917 года достаточно известна, и нет необходимости на этом останавливаться.

При каких обстоятельствах он попал в эмиграцию, я не знаю, но уже в самом начале 20-х годов он занял одно из первых мест среди её «верхушки», именно «левого» крыла. Приблизительно тогда же он начал издавать в Париже ежедневную газету «Последние новости», просуществовавшую 19 или 20 лет — до гитлеровской оккупации Франции и бегства самого Милюкова из Парижа.