Из пережитого
Шрифт:
Но так или иначе, пропаганда эта действовала на дурной слой крестьян: пьяницы и бездельники, и в других местах они натворили все же разных бед и грабежей, до убийств включительно, хотя вся остальная масса их резко осуждала за это. Ведь крестьянин своего рода мудрец, он инстинктом понимает, что прочно и добро только то, что творится миром и любовью, а потому и не верит в благо насильнических захватов и грабежей и осуждает их.
Когда в октябре распространилась забастовка рабочих и железнодорожников и остановились поезда, нашим фабричным с московских фабрик пришлось нанимать лошадей, чтобы со своим имуществом добраться до дому. Все они прикатали домой, и ни один не остался в Москве "бороться за свободу", настолько они были "солидарны" с социал-демократами. Они с ужасом рассказывали, как в Москве стреляли залпами на улицах, как громили Пресню из оружий, как эти "социалы" подбивали всех рабочих на открытую борьбу, но не имели успеха. В это время, ноябрь -- декабрь, в разных местах
204
ные прохвосты мутят рабочих, -- говорили они, -- из-за них и невинные попадают. Таких проходимцев всех в тюрьму надо! Лодыри, лентяи, сами не работают и другим не дают!"
Крестьяне носом чуяли, что между ними и их интересами нет никакой связи с этими пропагандистами, не признающими никакой собственности и подбивающими на разграбление барских имений.
– - Что за дело, что он барин, -- говорили крестьяне в Туле на съезде, -- равными все люди не бывают, если у него много земли, то он и сам ее продаст, с ним только договориться нужно по чести, по правде, отдаст землю и пусть себе в усадьбе живет на здоровье, а причем тут жечь да грабить, чай, все люди, что мы, разбойники, что ли?
На этом съезде, организованном либеральными господами, оформлялась партия, под громким названием "конституционно-демократическая" (кадетская), которая здесь же и ставила основные вехи в будущем политическом переустройстве, главными из которых были: ответственное министерство и выкуп частновладельческой и монастырской земли по справедливой оценке. На этих основных вопросах и разыгрались горячие споры собрания. Выступавшие крестьяне вполне с этим соглашались и дальше этого не шли в своих требованиях, и когда меньшевики вносили свои программные условия о демократической республике и отчуждении земель без выкупа -- крестьяне за ними не пошли и не соблазнились даровой землей. "Если с выкупом, -- говорили они, -- то порядку больше будет и старания к земле. Уж коль собственность, так собственность, так крепче будет, и плакущих по земле не останется. Все довольны будут. А так все она вроде не твоя. И государство отобрать ее может". "А так, нынче тебе ее дадут, а завтра отнимут", -- говорили другие. Не одобряли и республику и говорили, что без хозяина дом сирота: "хозяин крепкий должен быть у нас, а иначе революция пойдет, никто никого признавать не будет, как во Франции было". А когда меньшевики с этим не соглашались и упорно доказывали необходимость нарушения царской династии, над ними мужики смеялись и говорили: "Мы вас понимаем, на вас и брюки-то, может, чужие надеты, вам чужого не жалко, а мы собственность имеем, нам дорога каждая межа и полоска, а потому нам царь нужней, чем бесхозяйщина".
На другом таком съезде уже шел разговор о Государственной думе, после царского манифеста от 17 октября. Здесь уже были и так называемые "зубры из дворян",
205
которые не были довольны царем за его уступки. "В государственную думу пролезут разные проходимцы, -- говорил Воронцов-Вельяминов, -- а мы и будем из их рук смотреть и от них милости дожидаться". Но крестьяне вполне одобряли решение царя и правительства о созыве Государственной думы: "Вот вам и республика, вот вам и парламент, по-крайности, и царю будет легче, не всякая забота на нем будет: что дума обдумает, то он закрепит, как президент французский".
– - А то станем выбирать президента да повздорим, не согласимся, и пойдет по всей земле смута да вражда.
И когда большинством была одобрена линия правительства, намечаемая манифестом, крестьяне ликовали, радуясь тому, что мирным путем улаживались такие вопросы. Оседлые и трудолюбивые крестьяне любят свое гнездо, свое поле, свой скот и семью и больше всего боятся всякой смуты, могущей нарушить мирный труд и занятия, а потому они склонны психологически ко всяким уступкам и жертвам, лишь бы все улаживалось подобру-поздорову. Социализм же, как идея пролетаризации и обобществления в одно целое и труда и орудий производства, ему настолько чужд и не интересен в своей сущности, что он никогда не может быть заодно с голым городским пролетарием, для которого, наоборот, такое обобществление дает возможным и расширять свое производство и вводить улучшенную технику. Отсюда и коренное расхождение в политических вопросах.
Но однако, несмотря на такое мирное настроение крестьян, помещики сильно перепугались и стали наспех проявлять не совсем им свойственную милость к крестьянам, раздавать кое-кому скот, давать взаймы хлеба и т. п., раздавать в аренду землю по более дешевым ценам.
Наш помещик И. С. Шибаев приказал тоже выдать крестьянам хлеба, и его управляющий Д. И. Болтин с большой неохоткой
При участии священника и учительницы Рожковой были составлены списки чуть ли не поголовно всех подряд из трех деревень, и управляющий выдал от 3 до 10 пудов на семью по этим спискам. Но, несмотря на это, помещик дрожал перед возможностью насилий со стороны мужиков.
206
Произошел и такой случай. С горы попова поля, по дороге к имению темным вечером шли двое пьяных фабричных (из вернувшихся с фабрики) и во все горло орали песни: "Вставай, поднимайся, рабочий народ" и "Отречемся от старого мира", а в промежутках ругались скверными словами по адресу управляющего Болтина и грозили разнести имение. Имение в это время охранялось двумя вооруженными сторожами, они-то с перепугу и сообщили Болтину, что толпа в двести человек идет громить господскую усадьбу. Тотчас же послали верхового, чтобы проверить, идут ли и если идут, то чей народ? Верховой тоже перепугался и, ничего не узнавши, подтвердил: "Идут две деревни, и все с топорами и с ломами!" Хозяина не было дома, а хозяйка со своею родней так перепугалась, что тотчас же уехала на лошадях в соседнюю деревню, где у нее были дружеские связи с женщинами, и в этой деревне ночевала. Разбежалась со страха и вся дворня, и только Болтин со старостой, имея ружья, поджидали всю ночь воображаемых громил. А вместо них подошли пьяные, которых он хорошо знал, они ругались и кричали, что они "авангард революции", а за ними идут сотни. Они попросили у него по стаканчику, и Болтин их напоил до того, что они так и ночевали где-то около усадьбы в канаве, не имея сил добраться до дому. Утром, когда все вернулись и страхи улеглись, смеху было на всю деревню. Больше всего досталось сторожам и верховому за их трусость.
Манифестом от 17 октября прекращалось дальнейшее собирание с крестьян выкупных платежей, отменялась круговая порука, давалась свобода в делах веры, отменены были еще раньше телесные наказания крестьян по суду, после чего крестьянам нечего было и желать, тем более что в будущих Государственных думах должен был решиться вопрос о новом выкупе частновладельческих земель.
После отмены выкупных платежей сразу же усилилась и без того большая тяга крестьян к покупке земли у помещиков через Крестьянский банк, тем более что и сами помещики, напуганные призраком революции, охотнее шли на эти сделки. А тут подоспел столыпинский закон от 9 ноября, закреплявший собственность крестьянских надельных земель и дававший им право и продавать и покупать свои наделы, после чего разные бросовые полоски дурных крестьян стали покупаться другими, и таким путем земля стала сама находить себе хороших хозяев, у которых и стала давать лучшие урожаи. С этого времени, кроме земли, крестьяне стали обзаводиться лучшей одеждой и обувью, стали лучше питаться, покупая чай с
207
сахаром и баранки, стали перекрывать амбары и дома железными крышами, заводить плуги, молотилки, веялки и т. д. Оброк стал совсем легким, с надела в 3 десятины 4--5 рублей, вместо 10--12 рублей прежнего, что и давало возможность поправляться всем, кто только хотел. А к тому же все промышленные товары были дешевые. Это время, до самой войны четырнадцатого года, было настоящим золотым веком крестьян и давало полную свободу и возможность хозяйственно развиваться и улучшать свою жизнь. Но, к сожалению, век этот был короток.
ГЛАВА 48. О СТОЛЫПИНСКОЙ РЕФОРМЕ
Прекращение выкупных платежей за надельные земли в 1906 г. по указу царя вызвало в крестьянах нашей местности такой великий вздох облегчения и радости, с которым разве что могло сравниться только положение 1861 г. дававшее крестьянам личную свободу передвижения; оно развязывало руки в устройстве своей жизни по своей инициативе, по своему трудолюбию и способности.
Община со своим тяжелым грузом круговой поруки, общинным чересполосным землепользованием, при котором более способные и старательные все же должны были тянуть волынку с общественным трехпольем и не могли проявлять своей инициативы, -- такая община отходили теперь на задний план и давала дорогу к лучшему устройству и своего хозяйства и своей жизни всем желающим, и Указ 9 ноября 1906 г., дававший право свободного распоряжения выкупленной землей: право закреплять свои наделы в обществе без риска их уменьшения от возможных переделов, сводить их в одно место в отдельные отруба, даже переселяться на хутора на средину своей земли -- все это было встречено с большой радостью, так как соответствовало во всем желаниям и мечтам подавляющего большинства самих крестьян. Не нужно стало подпаивать на сходах крестьян и униженно просить разрешения на право семейного раздела; на право получить паспорт и идти на сторону, если у тебя большая семья; на право получить усадьбу при разделе семьи; на право завести вторую корову или лошадь и т. п.