Из сборника 'Моментальные снимки'

Голсуорси Джон

Теперь он сидел, прислонившись к изгороди, и слушал пение птиц. Оно приводило его в мечтательное настроение. Странные существа - люди! Чертовски терпимы! Разве он не был таким все эти годы? Власть ярлыка - вот что поражало его сейчас. Стоит прилепить к чему-либо ярлык приличия, и все будет считаться приличным! Да!..
– А все же, как его ни назови... Совесть!.. С ней трудно сладить.

АКМЭ {*}

Перевод Г. Злобина

{* Высшая степень совершенства (греч.).}

В наши дни талантливому человеку не приходится голодать. Доказательством может служить рассказ о моем друге Брусе.

Когда я познакомился с ним, ему

было под шестьдесят и он уже написал пятнадцать книг, которые завоевали ему репутацию "гения" среди немногих знатоков. Жил Брус на Йорк-стрит, в доме, примечательном тем, что входная дверь в нем всегда была открыта; здесь он занимал две небольшие комнаты в мансарде, куда вела расшатанная лестница. Мне думается, не было писателя более равнодушного к тому, что о нем думают. К печати Брус относился с глубочайшим пренебрежением, но не с тем, какое появляется у писателей от чтения рецензий на их книги (ибо Брус никогда, кажется, не читал критических статей), а с убежденным презрением "оригинала", чуждого современной цивилизации, человека с душой бродяги, который покидал свою мансарду и на много месяцев отправлялся странствовать, а потом возвращался, чтобы перезимовать и написать книгу. Брус был высокого роста, худой, лицом он напоминал Марка Твена: черные щетинистые брови, жиденькие вислые усы, седые, как и его вьющиеся волосы; глаза у него были грустные, темно-карие, пронизывающие, как у совы, они придавали суровому лицу необычное выражение: казалось, дух этого человека витал где-то далеко от тела, в котором был заключен. Брус был холостяком и как будто избегал женщин. Возможно, это было следствием горького опыта, потому что женщинам он очень нравился.

Тот год, о котором идет речь, был материально чертовски трудным для Бруса. Чего он мог ожидать при своей страсти писать о том, что в его век никого не увлекало? Последняя книга Бруса не имела никакого успеха. Кроме того, он перенес операцию, которая дорого стоила и истощила его силы. Когда в октябре я пришел навестить Бруса, он лежал, растянувшись на двух креслах, и курил бразильские сигареты в желтой, из кукурузного листа обертке - черные и необычайно крепкие; он их обожал, а на меня они действовали убийственно. На коленях у Бруса лежал блокнот, а на полу возле него валялись исписанные листки. Комната имела очень невзрачный вид.

Я не видел Бруса более года, но он встретил меня так, будто я был у него только вчера.

– Привет! Вчера вечером я был в этом... как его... кино. Вы там когда-нибудь бывали?

– Когда-нибудь? Да знаете ли вы, с каких пор существует кино? Примерно с тысяча девятисотого года.

– Да? Но это же черт знает что! Вот пишу пародию.

– То есть как это пародию?

– Да, пародию. Дикий бред, такого вы еще не читали.

Брус взял листок бумаги и, перечтя написанное, прыснул.

– В жилах моей героини, - начал он, - течет немного негритянской крови. Ее глаза подернуты влагой, прелестная грудь бурно вздымается. Все добиваются ее любви, а она целомудренна, как весталка. Героиня попадает в такие переделки, что кровь стынет в жилах и волосы встают дыбом, но выходит из них целой. У нее есть брат, с которым они вместе росли, настоящий дьявол. Этот братец знает ее страшную тайну и хочет продать сестру миллионеру, у которого тоже есть какая-то мрачная тайна. Всего в моей пародии четыре страшных тайны. Потрясающе!

– Зачем вы тратите попусту время?

– Мое время!
–

свирепо возразил Брус.
– Кому оно нужно? Моих книг никто не покупает,

– А кто за вами присматривает?

– Доктора! Вытягивают деньги, только и всего. А у меня их нет. Ну да не стоит обо мне говорить.

Брус взял в руки другую страничку рукописи и снова рассмеялся.

– - Вчера там, в кино, показывали гонку между поездом и автомобилем. О господи! Ну, и вот - у меня состязаются поезд, автомобиль, аэроплан и лошадь.

Я насторожился.

– Вы разрешите мне прочесть вашу пародию, когда она будет закончена?

– Она закончена. Я написал ее за один присест. Неужели вы думаете, что я мог бы отложить и затем снова взяться за эту пачкотню?

Брус собрал листки и подал их мне.

– Возьмите. Меня это позабавило. Тайна героини в том, что она вовсе не окторонка {Человек, имеющий 1/8 негритянской крови.}, а некая де ля Кассе, чистокровная креолка с Юга. Потом выясняется, что ее негодяй-братец вовсе ей не брат и что миллионер только выдавал себя за миллионера, а миллионером оказывается ее возлюбленный, у которого раньше не было ни гроша за душой. Чем плох сюжетец? Красота, доложу я вам!

– Благодарю, - сухо ответил я и взял рукопись.

Я ушел расстроенный, размышляя о своем друге, о его болезни и нужде, в особенности о нужде, ибо я не видел выхода из нее.

Вечером, после обеда, я стал нехотя просматривать его пародию. Прочитав две страницы из тридцати пяти, я вскочил, потом снова сел и принялся лихорадочно читать дальше. Пародия! Черт возьми, да он же написал замечательный сценарий, - правда, этому сценарию нужна была еще незначительная профессиональная отделка. Я был взволнован: это могло стать золотой жилой, если умело повести дело. Я знал, что любая солидная кинокомпания обеими руками ухватится за этот сценарий. Да, но как это сделать? Брус был такой странный человек, такой старый сумасброд. Только что узнал о существовании кино! Поразительно! Если я скажу ему, что его "пародия" - настоящий фильм, он буркнет: "Чепуха" - и бросит рукопись в огонь, хотя ей цены нет.

Но не могу же я продавать сценарий, не имея на то его разрешения, а как получить это разрешение, не объяснив ему, в чем дело? Мне смертельно хотелось добыть для Бруса денег, а рукопись, если удачно ее продать, могла надолго его обеспечить. Я чувствовал себя в положении человека, который держит в руках бесценную музейную редкость: стоит только споткнуться - и она разобьется вдребезги. Мне вспомнилось, каким тоном Брус говорил о кино: "Это же черт знает что!" Кроме того, он был дьявольски горд и щепетилен, когда дело касалось денег. Имел ли я право предпринимать что-либо, не сказав ему? Я знал, что Брус никогда не заглядывает в газеты. Но могу ли я воспользоваться этим и добиваться, чтобы без его ведома приняли сценарий и поставили фильм?

Несколько часов я обдумывал этот вопрос и на другой день отправился к Брусу. Он был погружен в чтение.

– А, это вы! Что вы думаете о теории, будто египетская культура продукт древней цивилизации Сахары?

– Ничего не думаю, - отвечал я.

– Какая-то чепуха. Этот малый...

Я прервал его:

– Вернуть вам вашу пародию или можно оставить ее у себя?

– Какую пародию?

– Рукопись, что вы дали мне вчера.

– Ах это! Растопите ею камин.

– Хорошо, я так и сделаю. Вы, я вижу, заняты?